Содержание

Шесть этапов развития ребенка в зеркале символдрамы. Анальная, эдипальная, латентная фазы и пубертат, Психотерапия – Гештальт Клуб

ЭТАП ТРЕТИЙ — АНАЛЬНАЯ ФАЗА

Примерно с одного года до трех лет ребенок переживает анальную стадию психосексуального развития, на которой формируется анально-навязчивый радикал личности. На этом этапе проявления шизоидной расщепленности, характерные для предшествующей фазы развития отходят как бы на второй план, хотя и не уходят полностью, а лишь преобразуются: происходит разделение на «плохое» и «хорошее». На анальной стадии важно, чтобы ребенок четко стоял на ногах. Двухлетний ребенок умеет ходить, знает тяжесть своего тела, знает, где находится «верх» и «низ». Это умение ориентироваться в пространстве распространяется на социальные переживания. Так как ребенок уже научился ощущать себя в окружающем мире, у него возникает потребность разобраться в социальных ролях окружающих его людей. Возникает вопрос о «вожаке стаи», о главе семьи.

«Могу ли я ему противостоять?» — как бы задает себе вопрос ребенок. Наступает «троц-фаза» — фаза протеста.

При нормальном развитии «фаза протеста» через некоторое время сама по себе проходит. Однако слишком жесткое, слишком строгое, ригидное и консервативное воспитание «ломает» ребенка в этот период, делает его сверхпослушным, сверхприспособленным, подавляет его собственную активность. Сейчас известно, что это небезопасно для развития ребенка. Безинициативность, пассивность и даже задержки в интеллектуальном развитии могут быть связаны с излишне жестким воспитанием и чрезмерными ограничениями на анальной стадии развития.

Если на анальной стадии психосексуального развития ребенок решается на проявление агрессии, а взрослые его в этом жестко ограничивают, ругают и наказывают, то потом ребенок может испытывать сильное чувство вины. В это время ребенку требуется гораздо больше любви и внимания со стороны матери и других значимых взрослых, чем обычно.

Как уже упоминалось, на анальной фазе начинается дифференциация в понятиях ребенка на «плохое» и «хорошее». «Плохое» выталкивается вовне подобно тому, как выталкивается из организма кал. При этом включаются мышцы-сфинктеры, служащие для контроля за выделительной функцией. Процесс пищеварения и даже выделения кала у ребенка происходит на неосознанном уровне. Ребенок не осознает, что все, что он заглатывает, переваривается в однообразную массу. Если происходит фиксация и застревание на анальной фазе, то у ребенка развивается тенденция делать все одинаково и много.

На этой стадии дети любят играть с водой и песком. Ребенок с преобладающим анально-навязчивым радикалом в структуре личности, впрочем, так же, как и шизоидный ребенок, играя с песком, проявляет тенденцию «все выше, все больше». В экстренных случаях подобная тенденция развивается в навязчивое стремление: получать все больше материальных благ, посредством которых можно занимать все более высокое социальное положение.

В социальном плане ребенок уже способен «отграничиться», то есть воспринимать себя как отдельную личность.

Анальные тенденции включаются в дальнейшем в проблему авторитета, начинается выяснение отношений в семье. Это время приучения к опрятности и порядку, но если за какую-либо неопрятность подвергать детей чрезмерному наказанию, могут возникнуть садо-мазохистские тенденции в психике ребенка. Насилие над ребенком, жестокость наказания приводит к ранней сексуализации: развиваются анально-садистистический эротизм или анально-пассивная установка.

Именно в этот период времени ребенок учится говорить. Психоаналитики считают, что еще на первом году жизни в нашей психике образуются интроекты — внутренние образы внешних объектов. Внутренние символы появляются с 18-месячного возраста. Но в современном психоанализе существует и другая точка зрения. Последние исследования младенцев показали, что малыши многие вещи могут делать гораздо лучше, чем нам раньше представлялось. Но символической памяти у них все же еще нет.

Очень важные данные приводит известный немецкий исследователь Мартин Дорнес в своей книге «Компетентный младенец». Он пишет, что если мама во время беременности громко читала сказку, ребенок ее узнает после рождения, он интенсивнее и с большим удовольствием сосет соску. Это доказывает, что и в столь раннем возрасте уже существует память на узнавание, и ребенок в отсутствии матери удерживает ее образ. Сказка ассоциативно связана с мамой, и поэтому у ребенка увеличивается активность при сосании соски. Ребенок обращается к интроецированному материнскому образу. В глубинах нашей психики хранятся переживания, связанные с рождением. В психотерапии по методу символдрамы они часто проявляются в образах «

пещера» и «дупло».

На анальных тенденциях в характере базируется развитие структуры «Сверх-Я» и способности к вытеснению. Ребенок усваивает, что можно и что нельзя, что нужно в себе контролировать, а чего нужно стесняться и прятать от окружающих. Ребенок учится вытеснять запретные желания. Анальные тенденции могут проявляться как в навязчивой структуре характера, так и, наоборот, в эмоциональной неустойчивости.

Нередко наблюдается «выстреливающая» агрессия. Можно провести определенную аналогию между навязчивостью в характере и взрывом агрессии, с одной стороны, и характерным для анальной стадии психосексуального развития получением удовольствия от удержания экскрементов и от резкого освобождения от них, с другой стороны.

Для анальной фазы характерно, что ребенок осознает запрет и наказания. Это первая социализация и, в то же время, первая манипуляция взрослыми со стороны ребенка, первое сознательное контролирование своих действий.

В ходе психотерапии по методу символдрамы установки анальной стадии психосексуального развития у пациентов могут проявляться следующим образом. Во время сеанса психотерапии ребенок с анально-навязчивой структурой личности может выражать свои желания в такой форме: «Я не хочу об этом говорить». Он может спрашивать: «А это нужно?» Иногда такие дети могут отказываться закрывать глаза для представления образов. В этом проявляется действие шизоидного радикала в структуре личности.

Когда дети с фиксацией на анальной стадии развития представляют образы, они, как правило, активны, показывают силу, инициативны, легко выигрывают. Наряду с этим вокруг них часто появляется грязь. Если сложилась анально-навязчивая структура личности, то все образы будут идеально правильными и чистыми. Иногда в образах могут появляться заборы, символизирующие то, что проход запрещен. Это соответствует внутренним запретам в осуществлении анальных желаний. В стандартном мотиве «луг» представляемый образ часто заболочен. В связи с тем, что на анальной стадии начинает формироваться структура «
Сверх-Я
», в образах, которые представляют дети с фиксацией на анальной фазе психосексуального развития, появляются символы сверхавторитетов (тучи, гроза, гром, выражающие недовольство папы или мамы). У пациентов с явно выраженным анальным характером в представляемых образах нередко появляется золото, символизирующее анальные тенденции либидо как высшую ценность — удовольствие от обладания и соприкосновения с экскрементами.

ЭТАП ЧЕТВЕРТЫЙ — ЭДИПАЛЬНАЯ ФАЗА

Классический психоанализ рассматривает эдипальную фазу психосексуального развития (от 3 до 61/

2лет) как кульминацию всего детского развития, оказывающую решающее воздействие на формирование характера. В то же время развитие на этом не заканчивается, оно продолжается и дальше.

З. Фрейд описывал эдипальную проблематику как универсальную, определяющую практически все человеческие конфликты и болезненные симптомы. В современном мире эдипальная симптоматика в том виде, в каком о ней говорит классический психоанализ, встречается не так часто. Современный психоанализ несколько иначе рассматривает особенности развития на эдипальной стадии. Нет ненависти к родителю противоположного пола, как это утверждал основатель психоанализа. В то же время в возрасте от 3 до 5 лет действительно резко возрастает интерес к гениталиям; появляются фантазии о женитьбе на маме или, соответственно полу ребенка, на папе; эмоциональная жизнь ребенка становится более оживленной.

Будущая истероидная структура личности закладывается именно в этот период психосексуального развития. Для истероида важно, какое впечатление он производит на партнера, на противоположный пол, что соответствует основным переживаниям ребенка на эдипальной стадии развития.

Во время психотерапии по методу символдрамы истероидная структура личности проявляется в том, что образы оживленно представляются и оживленно описываются.

Фиксация на эдипальной стадии психосексуального развития может иметь некоторые негативные проявления, выраженные в характерной задержке психического развития ребенка или в переживаниях по поводу неосуществленных эдипальных желаний. В этих сучаях в процессе работы по методу символдрамы заметно расхождение между переживаемыми образами и сопровождающими их неадекватными эмоциями. Например, пациент представляет, что сидит на скамейке и говорит при этом: «Как здесь здорово. Это просто фантастика — быть здесь». Взрослый человек может вообще «потерять дар речи», охваченный эмоциями. Чем старше человек, тем больше опасность внутренних нарушений. Это может быть компенсировано либо навязчивостью, либо через истерическую надстройку — эдипальную проблематику. Эдипальный пациент будет испытывать чувство соперничества, нежелания, чтобы у этого психотерапевта был другой пациент.

ЭТАП ПЯТЫЙ — ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА

Эта фаза длится с 7 до 12 лет. Ребенок вступает в латентную фазу изменившимся, повзрослевшим. Он становится самостоятельным, развиваются интеллектуальные функции и память, появляется интерес к спорту.

На эдипальной стадии дети верят в Деда Мороза, в волшебство, в различные фантасмагории. На латентной фазе психосексуального развития утверждается «проверка реальности». Ребенок часто задает себе вопрос: «Так ли это?» И вообще, формула латентной фазы: «Человеку свойственно сомневаться!»

Человеку с латентной структурой личности тяжело фантазировать, зато легко играть на компьютере. Обычно на данной фазе развития дети уже знают все марки машин, начинают проявлять бульшую техническую эрудицию. Одновременно у ребенка на латентной стадии появляется потребность в доверии к авторитету или «главарю» со стороны. Нередко это бывает несколько «главарей». Основная тенденция ребенка при этом — идентифицировать себя с авторитетом.

Нередко дети сами стремятся проверить себя, стремятся испытать сильные ощущения. Например, ребенок катается в снегу, чтобы выяснить, выдержит ли он холод.

В ходе психотерапии по методу символдрамы у детей и подростков с преобладанием латентных радикалов в личности резко возрастает количество иррациональных образов. Таким детям трудно предаваться свободным образам, они представляют конкретные вещи. Всплывает все, что раньше было пережито ребенком. Психотерапевт должен дать пациенту возможность пережить эти образы полностью, чтобы потом наступили прогрессивные изменения. На латентной стадии характерным образом вновь повторяются шизоидные проблемы. На латентном уровне шизоидность проявляется в попытке понять, что «правильно», а что «неправильно». Устанавливается определенная система ценностей.

В этот период на первый план выходит настоятельное желание ребенка принадлежать группе сверстников.

ЭТАП ШЕСТОЙ — ПУБЕРТАТ

Наблюдения показывают, что в целом для мужчин более характерны фиксации на шизоидной, анальной или латентной фазах психосексуального развития. Для женщин же более характерны фиксации на оральной и эдипальной фазах психосексуального развития. Однако, начиная с подросткового возраста эти различия проявляются не так явно. Тем не менее, в целом можно говорить о том, что у мальчиков все-таки больше проявляются шизоидные тенденции в развитии личности, а у девочек — депрессивные.

В период пубертата ребенок становится для родителей как бы «чужим», во всяком случае, каким-то другим. Вызвано это значительной гормональной перестройкой. Подросток быстрее устает, чаще появляется смена настроения, большое внимание подросток начинает уделять своей внешности. Часто страдает успеваемость в школе, происходят эмоциональные срывы.

Пубертат — это время отсоединения, освобождения, сепарации от родителей.

Важно, чтобы в период пубертата девочка не спала с мальчиком в одной комнате. И вообще, у подростка в это время появляется потребность побыть одному.

Принципиальное отличие работы с подростками в ходе психотерапии по методу символдрамы от работы с детьми более младшего возраста заключается в том, что уже на первом сеансе необходимо спросить ребенка, с какой целью он пришел к психотерапевту. Основная заповедь в этот период — сформировать доверие подростка. Ребенок должен быть уверен, что родители не узнают ничего из того, что он рассказывает психотерапевту или представляет в образах. Родителей терапевт просит не обсуждать с ребенком психотерапевтические сеансы. В символдраме у подростков появляется больше иррациональных образов. Ребенок уже может лучше описать выражение лица, легче описывает чувства и может их квалифицировать. Все, что всплывает в образах, должно быть проработано в ходе аналитического обсуждения, прежде чем появляется возможность работать со следующими мотивами представления образов.

Пограничные личностные расстройства в контексте межпоколенческой передачи семейного травматизма

В последнее время истоки возникновения пограничного личностного расстройства видятся не только в психопатологии матери, воспитывающей ребенка, но также и в «семейной регрессии», процессе, охватывающем семью как целое. В связи с этим, является успешным обращение к современным представлениям о семейной системе в контексте психоаналитических взглядов.

Каждая семья образует собой систему, в которой все ее члены имеют общие способы функционирования, подчиняются определенным правилам, принятым и унаследованным от предыдущих поколений. Члены семьи, находясь внутри своей семейной системы, стремятся к стабильности и гомеостазу. Любые попытки отклониться или игнорировать семейные правила приводят к опасной дестабилизации всей системы, побуждая основных носителей семейных традиций осуществлять «капитальный ремонт», возвращая эту систему в исходное, субъективно выгодное положение.

В обширной психологической литературе семейные системы подразделяют в основном на две группы. Один полюс такого разделения представляют группы так называемых «нормальных семей», а другой – «дисфункциональные» или «симптоматийные» семьи.

Понятие «функциональной семьи» включает в себя гибкую систему межличностных отношений, способную к изменениям и развитию. Такие семьи преодолевают переходные этапы своих жизненных циклов не оказываясь в плену кризисных периодов. У каждого индивида в семье имеется свое место и четкие роли, членами семьи принимаются и признаются межличностные границы и межпоколенческое разделение. История такой семьи органично связана с историей их рода, и идентичность каждого индивида получает подпитку от «семейной памяти», которую он наследует. Конституирующим принципом нормального развития семьи является достижение и разрешение эдиповой стадии, что позволяет сформировать внутрипсихическую структуру с организацией Сверх-Я. Интернализированный запрет на инцест в этом случае приводит к формированию половой идентичности индивида, установлению половой и полоролевой дифференциации с последующим достижением генитального регистра зрелости.

«Дисфункциональные» или «симптоматические семьи» представляют собой слишком регрессивную и жесткую структуру. Поддерживая патологические стереотипы в отношениях, они застревают в ригидных ролях и патологических паттернах, формируя сопротивление любым внешним воздействиям, которые их система рассматривает как фатальные. Уровень тревоги в таких семьях превышает системную способность ее связать или нейтрализовать, что в результате формирует разнообразные семейные симптомы.

Такие семьи, как правило, не достигают Эдипального уровня и остаются в диадической системе проективных отношений, приводящей к параноидальному искажению реальности.

Невозможность принятия и интериоризации третьего объекта образует линейную структуру « бабка – мать – дочь», которая получила название «матрешки».

Дезинвестиция обеих родительских фигур в дисфункциональных пограничных семьях обычно приводит к преобладанию депрессивной тревоги. Тогда доминирующими страхами становятся страх потери объекта и страх интрузии. Также важно отметить наличие в этих семьях феноменов идентификационной путаницы, отрицание разницы полов и поколений. Что касается аффектов, то на первом плане солирует первичная примитивная агрессия и деструктивность.

Используя материалы психоаналитической литературы можно выделить важные особенности, присущие дисфункциональной семье, внутри которой у ребенка развивается пограничное личностное расстройство, а также те механизмы, которые лежат в основе его формирования.
Характеризуя инцестуозность, присущую пограничной структуре, Ракамье опирается на два понятия: «ант-Эдип» и «не-фантазм». Эти понятия определяют роль третьего – отца, отца как третьего в диаде мать-ребенок с позиции его отрицания, а также отсутствие желаний, фантазий по отношению к нему. Третий-отец лишается своей функции буфера, защищающего ребенка от симбиоза с матерью, что может приводить к симбиотическому психозу.

Пути, ведущие к инцестуозности, Ракамье видит в нарциссическом соблазнении и «ант-Эдипе». Термин «ант-Эдип» включает в себя два значения, первое — «анти» (противо) Эдип, второе — «ант», которое происходит от слова «antecedent» (предшествующий, предыдущий), что представляет собой передачу сценариев, в которые входят секреты, травмы, потери из предыдущих поколений по линии матери.

В результате происходит отречение от имени отца и формируется концепция происхождения от единого начала, либо от единой архаичной матери, от идеализированного предка или отца матери. Поколения и личности в таких семьях не дифференцированы, слиты, одни представляют часть других, все роли и места смешаны. В дальнейшем реальные отношения матери с отцом обесцениваются и отрицаются. Если появляются другие партнеры матери, то, скорее всего, они не инвестируются и не воспринимаются. В результате формируется линейная межпоколенческая передача всех семейных паттернов. Все субъекты такой семьи связаны одной пуповиной, неразделимы и собираются в одну монаду, матрешку, мать-прародительницу.

Ракамье видит основанием «ант-Эдипа» непроделанную работу горя по потерянному значимому объекту в прошлом. Это патологическое горе, базируется на нарциссических отношениях, которые существовали и до потери, и которые продолжают препятствовать процессам сепарации. Такой объект полностью оккупирует все психическое пространство и притягивает к себе всю любовь и ненависть, не оставляя возможности для других объектных инвестиций.

Так как роль отца отсутствует, происходит усиление нарциссизма, появляются фантазии о всемогуществе, размываются границы. В этом случае ребенок вынужден идентифицироваться с архаической матерью, которая не принимает естественные процессы сепарации, что исключает развитие внутрипсихического пространства ребенка.

Ракамье считал симбиотические отношения источником инцестуозности, где для ребенка происходит подмена ожидаемого им «языка нежности» на « взрослый язык влечений».

По Ракамье, инцестуозность является не реальным фактом, а «определенным климатом», «растворенным в воздухе». « Везде, где дует ветер инцеста, усиливается молчание». В семьях таких пациентов существует атмосфера секретности, запрет обсуждать, фантазировать, мыслить, оценивать.

Следующую важную характеристику, отличающую пограничную организацию от невротической, отметил А. Грин. Он указывает, что в случае патологического развития на первом плане можно увидеть преобладание первичной архаичной агрессии. Он замечает: «В пограничных случаях мы, по-видимому, имеем дело с проявлениями, свидетельствующими о хрупкости границ Я. Если в неврозе легко выявить роль страха кастрации в паре со страхом пенетрации, то в пограничных случаях эти страхи заменены соответствующими им формами на уровне Я: страхом сепарации и страхом интрузии (Винникотт, 1965-1975), отражающими страх отчуждения (потери) и страх зависимости от всемогущего объекта.

Появление этих страхов состоит в связи со страхом провала-разрушения (Винникотт, 1971) или захвата недоброжелательным и зловредным объектом. Во всех этих случаях доминирует желание мести и агрессии; на этом основании мы понимаем, что деструктивность – это центр проблематики пограничных случаев» (11, стр.319).

Например, такой характер травмы как физическое, сексуальное и эмоциональное насилие (abuse) встречается в популяции больных с ПЛР значительно чаще, чем у других больных.

Также А. Грин отмечает, что в случае патологического развития происходит «локализация на Я травматических воздействий, связанных с материнским влиянием»(11, стр.321). Также «плохо налаженные отношения между Я и объектом могут, в свою очередь, сексуализироваться, и это дает нам право говорить уже о гомосексуальности, квалифицируемой как «первичная» в отношениях между дочерью и матерью» (там же). «Эти любовные отношения устанавливаются на фоне зависимости от поведения и чувств матери и не проходят со временем» (там же).
Мать, как правило, выставляет жесткое условие своему ребенку, чтобы он вписывался в тот образ, который она о нем создала, способствуя, таким образом, расцвету его ложного Я (Self).

Также, важно отметить, что в пограничных семьях, можно видеть преобладание депрессивной проблематики. Дети, как правило, страдают от разочарования и обесценивания обеих родительских фигур и не могут опереться ни на одну из них. Их ненависть не уравновешена любовью, ничто не поддерживает их интереса к жизни, и, кроме того, их нарциссизм отягощается почти полным отсутствием идентификационных опор. В терапевтической работе часто можно столкнуться с феноменом идентификационной путаницы, когда они открыто признаются в своем замешательстве определить, является ли он самим собой или какой-либо другой фигурой.

Также многие авторы, исследовавшие пограничные расстройства личности, отмечают наличие репрезентативной несостоятельности у этих пациентов. В этом случае можно видеть, как их представления поглощаются прямыми движениями влечения, приводящими к разрядке через действие или к соматическим разрядкам. Эта особенность свидетельствует о скудности психического опосредования и об отсутствии промежуточных структур вследствие слабой опоры на вербальные формы.

Важно также отметить, что у личности с пограничной структурой объекты неспособны к замещению, их присутствие обязательно, незаменимо, необходимо для выживания индивида.

В связи с этим очевидно, что конфликт в этом случае смещается от отношений между влечениями и Сверх-Я к отношениям между Я и объектом. А в содержании страхов доминируют переживания, связанные со страхами сепарации и интрузии.

Особое место среди механизмов продуцирования проблем в нормальном функционировании у пациентов с ПЛР занимает фактор межпоколенческой передачи семейного травматизма. Рассматривая процесс трансгенерационной передачи в психоаналитическом контексте мы, прежде всего, имеем в виду передачу стереотипных бессознательных паттернов, аффективных и когнитивных моделей фунционирования, фантазматических взаимодействий, сознательных и бессознательных идентификаций и сценариев, передающихся из поколения в поколение.

В 1914 году в статье «О нарциссизме» З. Фрейд пишет: « Индивид действительно ведет двойное существование: как самоцель и как звено цепи, которой он служит, против или, во всяком случае, помимо собственной воли»(29, стр.111).

Индивидуум, как звено цепи, наследует историю или является производным этой истории. С одной стороны, у него существует необходимость сформировать собственное Я, стать аутентичным, развивать свои способности, с другой, — он вписан в процесс продолжения рода на пересечении двух семейных линий: материнской и отцовской. Он представляет собой часть некой общности, которая конституирует его и обязует передать весь родовой опыт, полученный от предшествующих поколений.

С. Лебовиси, развивая понятие межпоколенческой передачи, ввел термин «трансгенерационный мандат». Этот в большей степени бессознательный мандат вручается ребенку его семьей. Он замечает: «В ситуации близости при аффективном общении создаются репрезентации протообъектов, которые относятся к области того, что Фрейд называл «первичными идентификациями». Именно на этом уровне происходит обмен репрезентациями, настолько насыщенными аффективными вложениями, что следует учитывать роль трансгенерационной передачи. Она способствует установлению места младенца в воображении матери, в ее системе скрытых мыслей» ( 20, стр.245).

Трансгенерационное наследие имеет сознательные и бессознательные пути передачи. Наследие передается в имени и фамилии, в том, что было рассказано, увидено, пережито, что было передано через предметы, различные следы и фотоальбомы. Все это создает субъективное семейное пространство.

Исследуя пути трансгенерационной передачи, Н. Асанова отмечает, что передача трансгенерационного чаще всего происходит через тело: «Тело и его характеристики представляют собой сцену, где могут проявляться некоторые влияния прошлых поколений, генетические или биологические. Тело приобретает значение в качестве места возможного выражении трансгенерационного процесса, психические последствия которого могут быть весьма значительными» (1, стр.50). Кроме того, автор выделяет трансгенерационное, которое содержит непосредственно психическое и которое проявляется разным образом на нескольких уровнях: на уровне привязанности, как передача паттернов отношений, на уровне связей в форме эмоциональных и фантазматических интеракций, и на уровне взаимоотношений, где трансгенерационное основывается на проблеме сознательных и бессознательных идентификаций. «Эти идентификации включают не только интериоризацию объекта или некоторых его аспектов, но и интеграцию системы взаимоотношений объекта и в каком-то смысле его видение мира» (1, стр. 51).

Представляемый нами клинический материал работы с пациенткой, является яркой иллюстрацией того, как сознательные и бессознательные семейные сценарии, существовавшие на протяжении трех поколений, вписались в проблематику пациентки, имеющей пограничную личностную организацию.

Продолжение

сигма — Делёз и Гваттари объясняются. Большая беседа об «Анти-Эдипе»

С первых страниц Анти-Эдип тревожит. Потоки, коды, желающие машины и множество прочих «неквалифицируемых» (по словам самих авторов) концептов населяют их текст. Стиль авторов создаёт «линии ускользания» не только относительно привычного использования языка, но и привычного способа воспринимать вещи. Возможно, эта беседа даст отправные точки для тех, кто давно хотел перенастроить свою трансцендентальную «прошивку» для отправки в те «гетеротопии», из которых и производят своё высказывание Делёз и Гваттари.

Настоящий текст стенограмма круглого стола, организованного журналом La Quinzaine littéraire в свете выхода первого тома «Капитализма и шизофрении». Среди присутствующих оказались Пьер Кластр, Серж Леклер, Франсуа Шатле, Рафаэль Пивидаль и множество других французских интеллектуалов, взявших речь на этом мероприятии. Интересно, что мероприятие не обошлось без спора (отличился Серж Леклер), которые, как известно, так не любил Делёз.

Приятного чтения.

Морис Надо — Естественно, Жиль Делёз и Феликс Гваттари хотели бы, чтобы эта дискуссия началась с вопросов. Однако мы попросим у них, чтобы они кратко изложили тезис своей книги, а затем рассказали нам, как осуществлялось их сотрудничество.

Феликс Гваттари — Это сотрудничество не было результатом простой встречи двух индивидов. Помимо ряда совпадений, это политический контекст привёл нас к этому. Изначально речь шла в меньшей степени о приведении некоего знания к общему знаменателю, а скорее о совмещении наших общих сомнений [incertitude] и даже о некотором замешательстве перед ситуацией, сложившейся после Мая 68-го.

Мы были частью поколения, чьё политическое сознание родилось на свет в энтузиазме и наивности Liberation c его мифологией, ориентированной против фашизма. И вопросы, подвешенные той недоношенной революцией Мая 68-го, получили для нас развитие в соответствии со столь волнительным контрапунктом, что мы, как и многие другие, тревожимся о готовящемся для нас грядущем дне, который вполне мог бы воспевать гимны фашизму нового помола, заставляя сожалеть о старом добром фашизме прошлого.

Нашей отправной точкой было положение о том, что во время этих важных событий в масштабе целого общества манифестировало себя нечто, принадлежащее к порядку желания, а затем было подавлено и ликвидировано не только властными структурами, но также партиями и синдикатами, именовавшимися рабочими, как и самими левыми организациями.

Без сомнения, следовало бы вернуться в ещё более далёкое прошлое. История преданных [trahies] революций, история предательства желания масс находится на стадии отождествления с совсем короткой историей рабочего движения. Кому вменить эту ошибку? Берии, Сталину, Хрущёву! Не было хорошей программы, хорошей организации и хорошего альянса. Маркс недостаточно перечитывался… И в этом нет сомнений! И голые факты остаются неизменными: революция была возможна, социалистическая революция была на расстоянии вытянутой руки, она правда существовала, это не миф, ставший беспочвенным из–за трансформаций индустриальных обществ.

В определенных условиях массы выражают свою волю к революции, их желания преодолевают любые препятствия, открывают небывалые горизонты, и последние, на кого стоит обращать внимание, — это организации и люди, предположительно представляющие их. Лидеры предают! Это очевидно! Но почему ведомые продолжают слушать их? Не было ли это следствием бессознательного пособничества, интериоризации репрессии, действующей поэтапно: от Власти к бюрократам, от бюрократов к военным, от военных к самим массам? Мы это очень хорошо поняли после Мая 68-го.

К счастью, установление контроля и лживая пропаганда пощадили несколько десятков тысяч человек — может и больше — которые в данный момент вакцинированы против злодеяний бюрократов любых категорий и понимают, как отвечать на репрессивные подлости власти и предпринимателей [patronat], а также на их манёвры по сплочению, участию в управлении и интеграции при пособничестве традиционных рабочих организаций.

Необходимо признать, что настоящие попытки обновить формы народной борьбы всё ещё с трудом освобождаются от уныния и революционного бой-скаутства, о котором можно сказать, что оно не слишком обеспокоено систематическим освобождением желания. «Желание, всегда желание, только это слово вертится у вас на устах». Всё кончается тем, что это досаждает серьёзным людям и ответственным активистам. Разумеется, мы не будем призывать к тому, чтобы люди принимали желание всерьёз. Стоило бы даже подорвать дух серьёзности и на уровне теоретических вопросов. Историческая теория желания не должна преподноситься в качестве чего-то очень серьёзного. Возможно, что с этой точки зрения Анти-Эдип всё ещё чересчур серьёзная и слишком отпугивающая книга. Теоретическая работа должна перестать быть заботой специалистов. Желание, направленное на некую теорию, и её положения должны плотнее прилегать к событию и коллективному высказыванию масс. Чтобы достичь этого, будет необходимо, чтобы была выкована другая раса интеллектуалов, аналитиков и активистов, в которой перемешались и обосновали бы друг друга представители разных жанров.

Мы исходили из идеи, что мы не должны рассматривать желание как периодически проявляющую себя субъективную суперструктуру. Желание не перестаёт прорабатывать историю даже в её худшие периоды. Немецкие массы дошли до того, что пожелали нацизм. После Райха мы не можем избежать встречи с этой истиной. В некоторых условиях желание масс может обратиться против их собственных интересов. Что это за условия? В этом весь вопрос.

Нам показалось, что для ответа на этот вопрос недостаточно просто прицепить фрейдовский состав к поезду марксизма-ленинизма. Для начала необходимо избавиться от стереотипной идеи об иерархии между мутной экономической инфраструктурой и социально-идеологическими суперструктурами, мыслимыми на такой манер, что они вытесняют вопрос о поле и акте высказывания в область представления, тем самым максимально отдаляясь от производства. Отношения производства и воспроизводства походят на идентичную пару: производительных сил и анти-производственных структур. Надлежит процедить [faire passer] желание через инфраструктуру, производство, в то же время процеживая семью, Я и личность через анти-производство. Это единственный способ избежать положения вещей, при котором сексуальное остаётся окончательно отрезанным от экономики.

Мы думаем, что существует желающее производство, которое, до всякой актуализации семейного разделения полов и ролей [personnes], как и до всякого социального разделения труда, вкладывается в различные формы производства наслаждения, как и в структуры, учреждённые чтобы подавлять их [формы производства]. В различных режимах скрывается одна и та же желающая энергия, которую мы находим на революционной поверхности [face] истории с рабочим классом, наукой и искусствами. Мы обнаруживаем эту же энергию на поверхности подразумевающих друг друга отношений эксплуатации и государственной власти, включая сюда бессознательное содействие подавляемых.

Если верно, что социальная революция неотделима от революции желания, то вопрос смещается: при каких условиях революционный авангард сможет освободиться от бессознательного сообщничества с репрессивными структурами и помешать осуществлению манипуляций желанием масс со стороны власти? Это манипуляции такого типа, что последние сражаются за своё рабство, как если речь шла об их спасении. Если семья и её идеологи играют узловую роль в этом деле, то как оценить функцию психоанализа, который, пускай он первым и открыл эти вопросы, оказался первой инстанцией, которая закрыла их, продвинув современный миф о семейной репрессии, пользуясь Эдипом и понятием кастрации?

Чтобы продвинуться в этом направлении, нам кажется необходимым перестать рассматривать бессознательное, обращаясь к неврозу и семье, чтобы усвоить более специфический шизофренический процесс (и тут мало общего с безумцами из приютов) желающих машин.

Поэтому необходима активистская борьба против редукционистских объяснений и адаптивных техник внушения, работающих на базе эдипальной триангуляции. Отказаться от навязчивого захвата завершенного объекта, символизирующего все деспотизмы. Позволить себе проскользнуть со стороны реальных множественностей. Перестать объявлять ничью в споре человека и машины, чье отношение, напротив, является конститутивным для самого желания. Привести в действие иную логику, логику реального желания, устанавливающую примат истории над структурой: другой анализ, освобожденный от символизма и интерпретации; другой активизм, посвящающий себя собственному освобождению от фантазмов доминантного порядка.

Жиль Делёз — Что же касается техники этой книги, то писать вдвоем не составило особых проблем, но это было связано с функцией, о которой мы догадывались постепенно. В книгах по психиатрии, или даже психоанализу, представляется шокирующим пронизывающая их дуальность: произносимое предполагаемым больным и мысли врача на сей счёт. Между «случаем» и комментарием или анализом случая. Логос против пафоса: больной, предположительно, говорит что-то, а врач истолковывает на уровне симптома или смысла. Это позволяет провернуть любые деформации произносимого больным, осуществить относительно этого любую лицемерную селекцию.

Мы никоим образом не претендовали написать книгу о сумасшедших, но хотели написать её так, чтобы при чтении было неясно, принадлежит ли эта речь врачу или больному (в текущий момент, в прошлом или в грядущем).

Именно поэтому мы так много обращались к писателям и поэтам: нужно быть большим пройдохой, чтобы точно сказать, говорят ли они как больные или врачи — больные или врачи цивилизации. Тем не менее, если мы и пытались странным образом выйти за пределы этого традиционного дуализма, то, строго говоря, потому, что мы пишем вдвоем. Никто из нас не был сумасшедшим или психиатром, но было необходимо быть обоими, чтобы выявить процесс, который не сводился бы ни к психиатру и его сумасшедшему, ни к сумасшедшему и его психиатру. Выявить процесс, именуемый потоком. Тем не менее, мы нуждались в “потоке” в качестве совершенно неквалифицируемого понятия. Это может быть поток слов, идей, дерьма, денег; это может быть финансовым механизмом или же шизофренической машиной: это выходит за пределы любых дуальностей. Мы мечтали об этой книге как о книге-потоке.

Морис Надо — Уже с первой главы присутствует понятие «желающей машины», котороё остаётся тёмным для профана, но дефиницию последнего как раз и хотелось бы увидеть. Тем более, что она может ответить на все вопросы, это понятие применяется для объяснения всего.

Жиль Делёз — Да, мы придаём машине очень широкое толкование через её отношение с потоками. Мы определяем машину как любую систему срезов потоков. Таким образом, мы то говорим о технической машине в обыденном смысле, то о социальной машине, то о желающей машине. Это потому, что для нас машина нисколько не противопоставляется ни человеку, ни природе (нужно иметь сильное желание, чтобы возражать нам, что формы и отношения производства не принадлежат машине). С другой стороны, машина не редуцируется к механизму. Механизм обозначает определенные производные от определенных технических машин или же устройство [organisation] организма. Но машинизм — это совсем другое. Ещё раз, имеется в виду любая система среза потоков, которая одновременно выходит за рамки техники или же устройства организма, будь это нечто в природе, в обществе или в человеке.

Например, желающая машина — это неорганическая система тела [du corps], и именно в этом смысле мы говорим о молекулярной машине или же о микро-машинах. Уточняя про психоанализ, стоит сказать, что мы ставим ему в упрек две вещи: он не понимает, что такое бред, поскольку не видит, что бред вкладывается в социальное поле, взятом в его полном объёме; он не понимает, что такое желание, поскольку не видит, что бессознательное — это завод, а не сцена театра.

Что остаётся, если психоанализ ничего не понимает ни в бреде, ни в желании? Эти два упрека объединяются в один: [1] нечто, что нас интересует — это присутствие машин желания, молекулярных микро-машин в огромной молярной социальной машине. Как они работают и функционируют одни в других.

Рафаэль Пивидаль — Я спрошу следующее: если бы перед вами стояла задача определить вашу книгу в её отношении к желанию, то как именно она отвечала бы на последнее? На какое желание и на чьё желание?

Жиль Делёз — Она могла бы ответить на него, но не как книга, а сообразуясь с происходящим вокруг. Книга не ценна сама по себе, мы всегда имеем дело с потоками: множество людей работают над приблизительно теми же вещами, что и мы, но в других областях. Кроме этого, есть и более молодые поколения: однако сомнительно, что с их приходом установится некая разновидность эпистемологического, психоаналитического и идеологического дискурса, которого всем хватило бы вдоволь.

Мы говорим следующее: наслаждайтесь [profiter] Эдипом и кастрацией, но это не продлится долго. До настоящего момента мы не трогали психоанализ: мы атаковали психиатрию и психиатрический госпиталь, но психоанализ казался неприкасаемым и нескомпрометированным. Мы попытаемся показать, что психоанализ хуже госпиталя. Строго говоря, потому, что он функционирует во всех порах капиталистического общества, а не только в специализированных местах заточения; он глубоко реакционен в своей теории и практике, а не только на уровне своей идеологии; он осуществляет чёткие функции.

Феликс считает, что наша книга адресована людям, которые в текущий момент находятся в возрасте от семи до пятнадцати. В идеале это связано с тем, что книга всё ещё слишком сложна, слишком культурна и допускает слишком много компромиссов. Мы не смогли написать её достаточно прямолинейно и понятно. Однако я отмечу, что первая часть, сошедшая за сложную даже для искушенного читателя, не предполагает никаких предварительных знаний. В любом случае, если книга и отвечает какому-то желанию, то это происходит, поскольку существуют люди, которым осточертел определённый тип распространённого сегодня дискурса. Книга отвечает желанию соразмерно тому, насколько она участвует в перераспределении [теоретической] работы — резонансам между такой работой и желаниями. Короче говоря, книга может ответить на желание лишь политически, вне книги. Например, ассоциацией разгневанных потребителей психоанализа, что уже неплохо.

Франсуа Шатле — Что мне кажется важным, так это появление подобного текста среди прочих книг по философии (а эта книга позиционируется как философская). Ведь «Анти-Эдип» разрушает всё. Прежде всего, книга делает это в чисто показной манере засчёт формы текста: уже со второй строчки, словно это провокация, здесь присутствует сквернословие. Есть впечатление, что это не будет продолжаться на протяжении всей книги, но всё обстоит именно так. Но дело не только в ругательствах: абстрактные «спаренные машины» [de «machines couplées»] и конкретные «спаренные машины» [les « machines couplées»] кажутся особо похабными и грязно-порнографическими.

Кроме того, я воспринял эту книгу как нашествие чего-то материалистского. С нами очень долго не случалось ничего подобного. Стоит отметить, что методология уже порядком всех достала. Империализм методологии ломает всю исследовательскую работу и развитие темы. Однажды я впал в эту причуду, поэтому я говорю об этом со знанием дела. Итак, если мы говорим о материалистском вторжении, то в голову приходит Лукреций. Не знаю, льстит ли вам такое сравнение, льстит ли оно чрезмерно или же недостаточно.

Жиль Делёз — Если сказанное вами — правда, то это идеально. И такое положение дел было бы чудесным. В любом случае, в нашей книге нет никакой методологической проблемы. То же относится и к интерпретации. Бессознательное ничего не имеет в виду, потому что и машины ничего не имеют в виду, они довольствуются тем, чтобы функционировать, производить, барахлить. Мы озадачены тем, как вещи работают на уровне реального [dans le reel].

Нет и никакой эпистемологической проблемы: нас не заботит возвращение к Фрейду или Марксу. Если нам говорят, что мы плохо поняли Фрейда, то мы не распинаемся по этому поводу, мы говорим: тем хуже для вас, ведь мы должны сказать ещё столь многое. Любопытно, что эпистемология всегда скрывала властное формирование, властную организацию — своего рода идеологически-университетский технократизм. Что касается нас, мы более не веруем в какие-либо специфические особенности письма или даже мышления.

Роже Дадоан — Вплоть до настоящего момента дискуссия разворачивалась — если прибегать к фундаментальной для вас дихотомии — на «молярном» уровне, т.е. на уровне крупных концептуальных множеств. Нам не удалось шагнуть в направлении «молекулярного», т.е. микро-анализа, благодаря которому мы правда могли бы уловить, как вы «затеяли» [machiné] вашу работу. Это было бы очень ценно для анализа — вероятно, уже уместнее говорить о шизоанализе? — политических механизмов, лежащих в основе этого текста. В частности, хотелось бы понять, как фашизм и Май 68-го, «его» важная роль в книге, вторглись в производство текста, но не «молярно» (это было бы слишком банально), а «молекулярно».

Серж Леклер — У меня возникает впечатление, что книга замыслена таким образом, что любой заступ на молекулярный уровень будет переварен машиной книги.

Я думаю, что ваш замысел, который был признан замыслом «о книге, где всякая дуальность была бы стёрта», оказался подорванным вопреки вашим сознательным намерениям. Это ставит ваших собеседников в ситуацию, которая оставляет им, если, конечно, они не являются ясновидящими, одну единственную перспективу: быть абсорбированными, переваренными и накрепко связанными — иначе говоря, полностью аннулированными восхитительным функционированием машины этой книги.

Далее, здесь присутствует измерение, которое ставит проблему, о которой я вас охотно допрошу: какова функция подобной книги-шняги [livre-machin]? Уже в самом начале кажется, что она является чем-то идеально тотализирующим, абсорбирующим, имеющим интегрирующую природу, она поглощает все вопросы, которые мы могли бы попытаться поставить. Кажется, что речь идёт о том, чтобы загнать собеседника в угол тем фактом, что он стал говорить или задал какой-нибудь вопрос.

Попробуем провести эксперимент, если вы не возражаете. Посмотрим, что из этого выйдет.

Если я правильно понял, одна из важных деталей желающей машины — это «частичный объект». Для кого-то, кто всё ещё не успел снять с себя психоаналитическую униформу, это связано с психоаналитическим, точнее, кляйнианским, концептом частичного объекта. Пускай даже мы «насмехаемся над концептами», как вы не без юмора это делаете.

В использовании частичного объекта как сущностной части желающей машины, кое-что кажется мне очень важным: так или иначе, вы пытаетесь его «определить». Вы говорите: частичный объект не может быть определён иначе, чем позитивно. Вот, что меня удивляет. Для начала можно спросить, в чём именно такая позитивная характеристика сущностно отличается от той негативности, которую вы отвергаете?

Особо я хотел бы подчеркнуть следующее: минимальный психоаналитической опыт покажет, что частичный объект не может быть определён иначе, нежели чем «иным способом» и «в отношении с означающим».

В этом контексте ваша «шняга» [machin] может исключительно испытывать нехватку своего объекта (та самая изгнанная нехватка, которая вновь обнаруживается): всякое написанное, каким бы оно ни было, и такова эта книга, выдаёт себя за текст без означающего, высказывающий истину об истине, просто-напросто прилипшей к мнимому реальному. Как если бы это было возможно без какой-либо дистанции, либо же медиации. В равной мере, была устранена любая дуальность. Допустим. Подобная шняга может иметь свою функцию. Мы рассудим об этом, использовав её. Что же до желания, добрые вести которого эта шняга претендует донести обществу, — оно обречено на отсутствие своего объекта [objet, цель].

Я думаю, что ваша желающая машина, которая должна работать лишь через поломку, т.е. через свои неисправности и свои осечки, обнаруживается подспудно нейтрализованной вами же: она работает как … швейцарские часы, в силу позитивного определения объекта и отсутствия всякой дуальности или «нехватки».

Феликс Гваттари — Я не думаю, что мы должны позиционировать частичный объект как позитивный или негативный, а скорее, определить его как участвующего в не тотализируемых множественностях. Лишь иллюзорно он вписывается в цельный объект, коим является собственное тело или даже расщепленное тело. Открыв серию частичных объектов по ту сторону груди или задницы, в голосе и взгляде, Жак Лакан дал знать о своём отказе запирать их в теле и низводить их к нему. Голос и взгляд ускользают от тела, всё больше приходя в смежность с аудиовизуальными машинами.

Я оставлю в стороне вопрос о том, в какой мере, согласно Лакану, фаллическая функция как сверхкодирующая каждый из частичных объектов возвращает им обратно определённую идентичность и, распространяя на них нехватку, не привлекает иную тотализирующую форму, в этот раз уже в символическом порядке. Как бы там ни было, мне кажется, что Лакан всегда стремился освободить объект желания от любых тотализирующих отношений, которые могли ему угрожать. Ведь ещё со времён стадии зеркала либидо не объяснялось в терминах «субстантивистской гипотезы», а символическая идентификация восторжествовала над исключающими всё прочее ссылками на организм; влечение, связанное с функцией речи и полем языка, разбило рамку топики, замкнутой на себе самой. В то время как теория объекта «а», быть может, в своём зародыше содержит ликвидацию тоталитаризма означающего.

Жиль Делёз — Любопытно. Леклер говорит, что наша машина работает слишком хорошо и способна всё переварить. Это именно то, что мы ставили в упрёк психоанализу. Интересно, что аналитик отвечает нам тем же упрёком. Я говорю это, потому что мы имеем особую связь с Леклером: у него есть текст под названием «Реальность желания», где он ещё до нас пытается проникнуть в смысл бессознательного-машины и открывает предельные элементы бессознательного, которые не являются ни фигуративными, ни структурными.

Кажется, что у нас нет полного согласия, так как Леклер упрекает нас в том, что мы не поняли, что такое частичный объект. Он говорит, что неважно, определяем ли мы его позитивно или же негативно, потому что в любом случае он будет чем-то другим, «различным» [different]. Но нас интересует не категория объекта, пускай даже частичного. Неправдоподобно, что желание имеет дело с объектами, хотя и частичными. Мы говорим о машинах, потоках, выборках, откреплении, остатках. Мы производим критику частичного объекта. И, безусловно, Леклер прав, когда говорит, что не так уж важно, определяется ли частичный объект позитивно или негативно. Но Леклер прав только в теории. Если мы рассматриваем функционирование частичного объекта и задаемся вопросом о том, что такое психоанализ, и каким образом он заставляет функционировать этот объект, будет небезынтересным узнать, связан ли последний с негативной или же позитивной функцией.

Да или нет? Использует ли психоанализ частичный объект, дабы обосновать идею о нехватке, отсутствии или означающем отсутствия? Обосновать операцию кастрации? Именно психоанализ, даже в тех случаях, когда он упоминает понятия различия и различного, использует частичный объект негативным образом, дабы плотно соединить желание с фундаментальной нехваткой. Именно в этом мы упрекаем психоанализ: в становлении набожной концепцией с нехваткой и кастрацией — своего рода негативной теологией, которая содержит призыв к бесконечному смирению (Закон, невозможность и т.д.). Именно наперекор этому мы предлагаем позитивную концепцию желания в качестве желания, которое производит, а не в качестве желания, которого не достаёт. Психоаналитики всё ещё слишком набожны.

Серж Леклер — Я не отвергаю вашу критику и даже признаю её правильность. Я просто-напросто подчёркиваю, что, как кажется, она покоится на гипотезе о немного… тоталитарной реальности: без означающего и нехватки, разделения или кастрации. В крайнем случае мы можем задаться вопросом, как ведёт себя «истинное различие», появляющееся из–под вашего пера на страницах 61 и 99. Надлежит, скажете вы, разместить его между… посмотрим-ка…

Жиль Делёз — между воображаемым и символическим…

Серж Леклер —… с одной стороны между Реальным, которое вы мыслите как почву, базис, и своеобразной надстройкой, выраженной Воображаемым и Символическим. Тем не менее, я думаю, что вопрос об «истинном различии» ставится внутри проблемы объекта. Только что Феликс, сославшись на учение Лакана (ты же к нему и вернулся), разместил объект «а» относительно «Я», личности и т.д.

Феликс Гваттари — личности и семьи…

Серж Леклер — Тем не менее, концепт маленькой «а» у Лакана составляет часть четверичной системы, которая включает по меньшей мере парное означающее (S1 и S2) и субъекта ($). Истинное различие, если необходимо вернуться к этому выражению, должно быть размещено между означающим и объектом.

Я совершенно согласен, что не стоит постоянно, в силу набожности или кощунства — неважно, по любому поводу использовать термин означающего. Но, так или иначе, я не понимаю, как вы можете опровергнуть дуальность и протолкнуть объект «а» в качестве самодостаточного, занимающего место нечестивого Бога. Я не думаю, что вы можете обосновать тезис, проект, действие, «шнягу», не впадая где-то в дуальность и во всё, что является следствием этого.

Феликс Гваттари — Я не уверен, что объект «а» у Лакана обозначает иное, нежели точку ускользания, а точнее — избегание деспотического характера означающих цепочек.

Серж Леклер — Лично меня крайне сильно интересует, и я пытаюсь выразить это иным, на фоне с вашим, способом, как желание развёртывается в социальной машине. Я думаю, что мы не можем избежать детального уточнения функции объекта. Тогда будет необходимо очертить его отношения с другими элементами, задействованными в машине, чисто «означающими» элементами (символическими и воображаемыми, если хотите). Эти отношения не существуют в каком-то одном смысле, что подразумевает, что «означающие» элементы создают обратное воздействие на объект.

Если мы хотим разобраться, что происходит в социальной машине по части желания, мы должны проследовать по той череде, которая в настоящий момент конституируется объектом. Недостаточно сказать, что всё есть желание, но необходимо сказать, как это происходит. В конечном счете, я добавлю вопрос: для чего нужна ваша «шняга» [machin]?

Что за отношение может существовать между очарованием машины без дефектов и подлинным оживлением того или иного революционного проекта? Таков вопрос, который я мог бы вам задать в разговоре о действии [action].

Роже Дадоан — Так или иначе, ваша машина — ну или ваша «шняга» — работает. Например, это прекрасно проглядывается в области литературы, если мы хотим понять потоки или же шизо-циркуляцию в «Гелиогабале» Арто; в той же степени это действенно для более глубокого вхождения в шизоидно/параноидную биполярную игру такого автора как Ролан Ромен; это действенно и для психоанализа сновидений: скажем, для сновидения Фрейда об «Инъекции Ирме», которая театральна практически в техническом смысле этого слова: с её постановкой, крупным планом и т. д. Это даже походит на кино. Также стоило бы попытаться понять, как это работает глазами ребёнка…

Анри Торрюбия — Как работник психиатрической инстанции, я хотел бы уделить особое внимание одному из узловых моментов, касающихся ваших тезисов о шизоанализе. Используя крайне понятные аргументы, вы утверждаете первичность социального инвестирования и производительно-революционную суть желания. Это подводит нас к таким теоретическим, идеологическим и практическим проблемам, что нам стоит ожидать самого настоящего брожения умов.

Известно, что занятия аналитической психологией в психиатрическом учреждении — без сопутствующей возможности для «каждого» постоянно ставить под вопрос саму институциональную сеть — либо бесполезны, либо не заходят дальше этого. В свете актуальной конъюнктуры мы не можем пойти дальше. Когда где-то вспыхивает существенный конфликт, что-то выходит из строя и, тем самым, указывает на обнаружение принадлежащего к порядку желающего производства, т.е. ставящего под вопрос социальное поле и его институции, то мы сразу же видим, как рождается паническая реакция и организуется сопротивление. Это сопротивление приобретает разнообразные формы: совещания для подведения итогов, координационные совещания, доработки и т.д, включая сюда, что более субтильно, классическую психоаналитическую интерпретацию с её обычным эффектом подавления желания, как вы это мыслите.

Рафаэль Пивидаль — Леклер, вы дали множество комментариев, и на фоне с тем, что говорит Гваттари, они слегка прискорбны. Ведь книга очень фундаментально подходит к практике анализа, в определённом смысле — к вашей профессии, но вы рассматриваете эту проблему лишь частично. Вы приняли её во внимание, лишь разбавив её вашим собственным языком, т.е. языком ваших теорий, внутри которых вы даруете приоритет фетишизму, т.е. измерению частичного. Вы укрываетесь в языке подобного рода, чтобы свести текст Делёза и Гваттари к ряду деталей [этого самого языка]. Но в разговоре об этой книге вы не упоминаете ничего, что касалось бы рождения Государства, роли Государства и шизофрении. Как и о вашей повседневной практике. Настоящая проблема психоанализа — это проблема больного, о которой вы опять же не высказываетесь. Конечно, у нас здесь не судебная тяжба с Сержем Леклером, но надлежит отвечать авторам книги именно в опоре на обозначенные выше моменты: отношение психоанализа к Государству, капитализму, истории, шизофрении.

Серж Леклер — Я согласен с предложенным вами направлением. Однако если я и настаиваю на обсуждении объекта, то это нужно, чтобы посредством примера прояснить, как функционирует произведённая машина. Я не пытаюсь полностью отвергнуть критику Делёза и Гваттари в отношении психоаналитического открытия. Факт, что в психоанализе почти ничего не было сказано об отношениях аналитической практики и шизофрении с социо-политическим полем. Но недостаточно заявить о своём намерении выявить это отношение. Необходимо сделать это надлежащим образом. Наши авторы попытались сделать это, и это их демарш мы обсуждаем здесь. Я просто-напросто сказал, что адекватный подход к проблеме предполагает строгое определение следующего: место объекта, функция влечение в неком социальном образовании.

И небольшая ремарка относительно «оно работает», выдвинутого в качестве аргумента в пользу релевантности понятия машины или же книги в целом. Конечно, всё работает! Можно констатировать, что на первых порах любая практика, в которую вкладываются теоретические инвестиции, имеет хорошие шансы работать. Но само по себе это не критерий.

Роже Дадоан — Без сомнения, главная проблема, которую ставит ваша книга, заключается в следующем: как это будет работать на политическом уровне, раз уж вы допускаете, что политика — это главная «махинация»[machination]. Это демонстрирует размах и скурпулёзность, с которыми вы рассматриваете «социус», что в особенности касается его этнографически-антропологических аспектов.

Пьер Кластр — Делёз и Гваттари, философ и психоаналитик, вместе размышляют о капитализме. Дабы помыслить капитализм, они используют понятие шизофрении, в которой они видят одновременно следствие и предел нашего общества. И чтобы осмыслить шизофрению, они проходят через эдипальный психоанализ, но их поход, на манер Аттилы, мало что оставляет от него. Между ними, т.е. описанием фамильялизма (эдипальной триангуляции) и проектом шизоанализа, лежит самая большая часть Анти-Эдипа — «Дикари, Варвары, Цивилизованные». Именно здесь ставится важный вопрос об обществах, которые являются привычным объектом изучения этнологов. Что здесь делает этнология?

Она даёт предприятию Делёза и Гваттари связность, предоставляя их аргументации внезападные точки опоры (принятие во внимание примитивных обществ и варварских империй). Если бы авторы ограничились высказыванием наподобие: «внутри капитализма всё функционирует таким образом, а в других типах обществ — иначе», то мы бы не смогли бы покинуть область самой поверхностной компаративистики. Тем не менее, ничего подобного не происходит, потому что они показывают, «каким образом функционирует это “иначе”». Кроме этого, Анти-Эдип представляется общей теорией общества и обществ. Другими словами, Делёз и Гваттари пишут про Дикарей и Варваров те вещи, которые до настоящего момента не писали этнологи.

Верно (хотя мы не писали этого, но мы, так или иначе, знали это), что мир Дикарей — это место кодирования потоков: ничто не ускользает от контроля примитивных обществ, а если производится ускользание — а такое происходит — общества всегда находят средство блокировки. Отражает действительность и тот факт, что имперские образования налагают сверхкодирование на дикарские элементы, интегрированные в Империи, без разрушения того кодирования потоков, которое имело место на локальном уровне у каждого [покорённого] элемента. Пример Империи Инков идеально иллюстрирует точку зрения Делёза и Гваттари. Они говорят очень красивые вещи о такой жестокости как нательное письмо у Дикарей, о письме как способе террора у Варваров. Кажется, что этнологи должны чувствовать себя как дома при чтении Анти-Эдипа. Это не означает, что все сразу же будет воспринято. Можно предвидеть, что по меньшей мере мы встретимся с отсутствием энтузиазма перед теорией, которая задаёт примат генеалогии долга, замещающей структуралистскую теорию обмена. Можно задаться вопросом, не разрушает ли идея Земли идею территории? Всё озвученное означает, что Делёз и Гваттари совсем не смеются над этнологами: они задают им вопросы, заставляющие думать.

Возврат к эволюционистской интерпретации истории? Возврат к Марксу вопреки Моргану? Совсем нет. Марксизм оказывается близок к Варварам (азиатский способ производства), но никогда особо не знал, что делать с Дикарями. Почему? Если в марксистской перспективе переход от варварства (западного деспотизма или же феодальности) к цивилизации (капитализму) мыслим, то, напротив, ничто не позволяет помыслить в ней же переход от дикости к варварству. В территориальных машинах (примитивных обществах) нет ничего, о чём мы могли бы сказать, что оно предопределяет грядущее: отсутствие каст, классов, эксплуатации и даже работы (если работа сущностно отчуждена). Итак, где же возникает История? Борьба классов, детерриториализация и т.д?

Делёз и Гваттари отвечают на этот вопрос, поскольку они знают, что делать с Дикарями. И их ответ, по крайней мере в моём понимании, и это наиболее мощное и строгое открытие Анти-Эдипа, заключается в том, что они сформулировали теорию “Urstaat”: хладнокровного монстра, кошмара, Государства, которое обнаруживается повсюду в идентичной форме и при этом существовало всегда. Да, Государство существует в примитивных обществах и даже в самой маленькой группе охотников-кочевников. Оно существует, но без остановки против него готовятся заговоры, ему без остановки мешают реализовывать себя. Примитивное общество — это общество, которое бросает все свои усилия, чтобы помешать своему вождю стать вождём (и это может дойти даже до убийства). Если история — это история борьбы классов (в обществах, где есть классы, конечно), то тогда можно сказать, что история обществ без классов — это история их борьбы против скрытого Государства, история их усилий по кодированию потоков власти.

Конечно, Делёз и Гваттари не говорят нам, почему примитивной машине — то там, то сям — не удаётся закодировать потоки власти, справиться со смертью, исходящей изнутри [самого общества]. В действительности нет ни малейшей причины, чтобы Государство реализовалось внутри примитивного Социуса, а племя позволяло своему вождю играть в вождя (мы можем доказать это при помощи этнографических примеров). Но тогда откуда одним махом возникает Urstaat? Оно с необходимостью приходит извне, и можно надеяться, что продолжение «Анти-Эдипа» больше скажет нам по этому поводу.

Кодирование, сверхкодирование и потоки — эти категории определяют теорию общества, в то время как идея «Urstatt», предотвращаемого или чествующего свою победу, определяет теорию истории. В этом присутствует радикально новое мышление, революционная рефлексия.

Пьер Роз — Если что-то и доказывает для меня практическую важность книги Делёза и Гваттари, так это присущий ей подрыв эффективности комментария. Эта книга объявляет войну. Главной темой выступает ситуация рабочего класса и Власти. Здесь имеется перекос в сторону критики аналитической институции, но книга не ограничивается только этим.

«Бессознательное — это политика» — говорит Лакан в 1967-м. Тем самым анализ предъявляет свою претензию на универсальность. Когда он берётся за политику, он откровенно легитимирует угнетение. Это ловкий обман, в результате которого ниспровержение предположительно знающего субъекта оборачивается подчинением новой трансцендентальной троице, выраженной Законом, Означающим и Кастрацией: «Смерть — это жизнь духа [esprit], так зачем поднимать мятеж?». Вопрос о Власти стирается консервативной иронией правого гегельянства, который, от Кожева до Лакана, подрывает вопрос о бессознательном.

По меньшей мере это наследие обладает определённой выдержанностью. В отличие от более мерзкой традиции, с которой книге удалось покончить, — теорией идеологии, преследовавшей марксизм со времён второго интернационала, т.е. с тех пор, как мышление Жюля Геда возобладало над мышлением Фурье.

Однако марксистам не удалось избавиться от теории отражения или же от того, во что её превратили. Тем не менее, ленинская метафора «маленькой жизни» внутри «большой машины» кажется здравой: опрокидывание Власти в умах — это трансформация, совершающаяся в каждом винтике социальной машины.

Способ, каким маоистский концепт «идеологической революции» порывает с механицистской оппозицией между идеологией и измерением политико-экономического, отметает редукцию желания к измерению «политического» (парламент и борьба партий), а политики — к речи (вождя), чтобы восстановить реальность, состоящую из многомерной войны, происходящей на многих фронтах. Только этот метод может быть сближен с критикой Государства в «Анти-Эдипе». Исключено, что критическая работа, приводимая в действие Анти-Эдипом, станет университетским процессом, т.е. доходной деятельностью вертящихся дервишей Бытия и Времени [аллюзия на Хайдеггера, который поддержал нацистов]. Книга создаёт реальные эффекты, направленные против аппаратов Государства, и поможет перейти в нападении против полиции, судебных ведомств, армии и власти Государства, осуществляется ли последняя на заводе или вовне.

Жиль Делёз — Мне показалось справедливым всё сказанное Пьером [Кластром] и Пивидалем. Для нас существенна проблема отношения машин желания и социальных машин, их различие в плане режима работы, их имманентность друг другу. Как бессознательное желание может быть вложено в социальное, экономическое и политическое поле? Как сексуальность, или, по выражению Леклера, выбор сексуального объекта, только и делает, что выражает подобное вложение, которое в действительности является вложением потоков? Как наши любовные связи могут быть производны от Универсальной Истории, а не от папы и мамы? Любовью к мужчине или женщине облекается целое социальное поле, и это может происходить на разный манер. В таком случае, мы попытаемся показать, как потоки струятся в различных социальных сферах, на каких поверхностях они струятся, при помощи чего происходит их вложение, а также — кодирование, сверхкодирование и декодирование.

Жиль Делёз — Можно ли сказать, что психоанализ меньше, чем кто бы то ни было, затронул эту область на фоне с его смешным объяснением фашизма в качестве производного от образов матери и отца или других фамильялистских и набожных означающих по типу Имени Отца? Леклер сказал, что разговоры о том, будто наша система работает, не являются доказательством, ибо работает, что угодно. И это правда. Но и мы можем сказать подобное: Эдип и кастрация отлично работают. Но надо понять, что за эффекты производит это функционирование. Какой ценой это работает? Достоверно, что психоанализ приносит успокоение, облегчает жизнь, учит нас смирению, с которым мы можем жить. Но мы говорим, что он незаконно получил свою репутацию инстанции, осуществляющей освобождение. Он растаптывает феномены желания на семейной сцене, растаптывает целое политико-экономическое измерение либидо в неком конформистском коде. Необходимо своими глазами увидеть, во что превращает это аналитик, когда «больной» начинает говорить о политике и бредить политикой. Взгляните, что Фрейд сделал со Шребером.

Что же касается этнографии, Пьер Кластр сказал всё. И в любом случае, он для нас — лучший. Мы действительно пытались привести либидо в отношение со «внешним». Потоки женщин у примитивных находятся в отношении с потоками стад скота и потоками стрел. Внезапно группа начинает вести кочевой образ жизни. И также внезапно войны приходят на место, где разрастётся их деревня, почитайте «Как строилась китайская стена» Кафки. С какими потоками связано некое общество? Что за потоки могут ниспровергнуть последнее? Что за место во всём этом занимает желание? С либидо всегда что-то происходит, и это настигает его из глубины, что прячется за горизонтом, а не изнутри. Не должна ли этнология, подобно психоанализу, быть в отношении с этим внешним?

Морис Надо — Возможно, нам стоило бы прерваться на этом, поскольку мы превысили допустимые объёмы для публикации в Quinzaine. Я благодарю Жиля Делёза и Феликса Гваттари за те пояснения относительно произведения, которое, без сомнения, призвано совершить революцию во многих дисциплинах. Помимо прочего, оно кажется мне важным в силу той особой манеры, в которой авторы рассматривают волнующие нас вопросы. Также я благодарю Франсуа Шатле за организацию этих дебатов и председательство, не говоря уже о специалистах, которые поучаствовали во всем этом.


Для La Pensée Française. Французская континентальная философия XX-ого века.

Перевод Архипов Никита (BatesonG в телеграме).

t.me/jesuistropchaud — La Pensée Françaiseв телеге.

Практики глубинной психологии — Символдрама – Психотерапия – Психосоматика

Содержание программы

 

Глубинная психология. Глубинная психология изучает бессознательную часть психики в которой, по выражению Фрейда, кипит котел самых разных страстей не доступных нашему сознанию. В этом кипящем котле находятся рядом, и, не противоречат друг другу, любовь, зависть, ревность, злость, ненависть.  Эти чувства, находясь в глубинах бессознательного, проявляют себя в обход нашего сознания и во многом определяют наши поступки и действия и вносят основной вклад в развитие разных психологичских проблем. Глубинная психология исследует различные подходы и методы изучения  бессознателного, способы управления выявленными бессознательными чувствами, а также определяет методические подходы психотерапии различных психологических проблем. В практике глубиной психологии наиболее широко используются психоанализ Фрейда, аналитическая психология Юнга («юнгианский психоанализ») и символдрама. Основы психоанализа Фрейда и «Юнгианского психоанализа» изучаются в разделе «Теоретические и практические основы глубинной психологии». Изучение символдрамы выделено в отдельный раздел, т.к. символдрама обладает наиболее широким подходом к изучению бессознательных процессов.

Описание метода символдрама. Понятие «символдрама»  (от греч. symbolon — условный знак и drama — действие) — это одно из направлений современной психоаналитически ориентированной психотерапии. Основу символдрамы составляет фантазирование в форме образов на свободную или заданную психотерапевтом тему (мотив). Символдрама – исцеляющее переживание образов.  Символдраму также называют кататимно-имагинативной психотерапией, а также методом «сновидений наяву», потому что, погружаясь в представление какого-либо образа, клиент действительно пребывает  на грани сна и сознания в мире фантазий, где время и пространство изменены и многое, как и в ночных сновидениях, происходит как бы «помимо нашей воли». В обычном состоянии нам свойственны привычные «защиты» — смущение, страх, мы часто чувствуем, что, размышляя на какую-то тему, анализируя свои поступки и чувства, мы натыкаемся на преграды, оказываемся в тупике, и наши мысли идут по кругу. Фантазирование на определенную тему, пребывание в расслабленном состоянии часто помогает избежать воздействия таких защит на продукцию нашего бессознательного. Так, клиенту необязательно вслух рассуждать о своих ранних отношениях с матерью и отцом, подробно рассказывать о своих сексуальных проблемах или глубоких переживаниях, часто проработка тех или иных трудностей в символдраме происходит, минуя сознание, в символической форме путем представления образов.

Символдрама  базируется на принципе глубинной психологии, в котором используется особый метод работы с воображением, для того чтобы сделать наглядными бессознательные желания человека, его фантазии, конфликты и механизмы защиты. Символдрама способствует их переработке, как на символическом уровне, так и в ходе психотерапевтической беседы. В основе метода символдрамы лежит теоретическая база психоанализа, а также подходы аналитической психологии Юнга в их исследованиях роли символов и образных фантазий в психической жизни человека. В этом отношении метод исходит из анализа бессознательной динамики актуально действующих конфликтов берущих свое начало, как правило, в раннем детском возрасте, вытесненных в бессознательную часть психики и проявляющих себя на символическом уровне в сновидениях, «сновидениях наяву», образных фантазиях.

Символдрама дает возможность на символическом уровне глубоко пережить, проработать и принять то, что при использовании когнитивных техник психотерапии оставалось бы на поверхностном уровне. Благодаря этому, даже негативные переживания в образе имеют мощный психотерапевтический эффект. Представляя образы, клиент проговаривает о том, что происходит в воображении, о своих переживаниях сидящему рядом психотерапевту. Психотерапевт как бы «сопровождает» его в образе и, если необходимо, направляет его течение в соответствии с запросом психотерапии. Представляя мотив, человек часто может подойти к почти реальному переживанию, расширенному до трехмерного пространства, словно речь идет о действительно реальных структурах, и в содержании «сновидений наяву» увидеть символическое представление своих бессознательных или предсознательных конфликтов.

 

Пример. Мотив «Ручей». Девочка, 6 лет, с невротическим заиканием представила, как пускает по течению ручья кораблик, и сама пошла вдоль берега, наблюдая за его движением. Кораблик попал в водоворот и начал тонуть. Девочка в образе подтолкнула его рукой, после чего кораблик продолжил свой путь к морю. После окончания представления образа девочка уже не заикалась. Водоворот в данном случае

символизировал заикание девочки.          

 

В психотерапии по методу символдрамы важная роль отводится работе с рисунками, которая проводится пациентом после представления образов. Пациент погружается в мир  спонтанного рисунка по мотивам своего образа, который на уровне бессознательных фантазий, на символическом уровне, помогает выразить и отреагировать чувства связанные с бессознательным конфликтом, а также систематизировать материал, полученный из бессознательного.  

     Символдрама имеет широкий диапазон психотерапевтического действия и может быть использована как для психологического консультирования (например, одна встреча с клиентом) и краткосрочной психотерапии (10 – 12 встреч), так и для терапии клиентов с тяжелыми личностными расстройствами  (50 и более встреч).  Особое место символдрама занимает в терапии психосоматических состояний как наиболее эффективная модальность для решения этого вида психологических проблем. Символдрама обладает высокой терапевтической эффективностью. Обычно, улучшение наступает уже после первых нескольких сеансов, вплоть до того, что иногда один единственный сеанс может значительно помочь человеку избавиться от патологической симптоматики или разрешить проблемную ситуацию.   

    Психотерапия по методу символдрамы проводится в трех основных формах:

  • индивидуальной психотерапии,
  • групповой психотерапии, когда образы одновременно представляет группа от 4 до 12 человек, сидящих по кругу в удобных креслах или лежащих на полу в форме «звезды» или «ромашки»,
  • психотерапии пар, когда образы одновременно представляют либо супруги/партнеры, либо ребенок с одним из родителей.

 

Психосоматика. Психосоматика изучает влияние психологических факторов на возникновение и течение соматических (телесных) заболеваний. Великий философ древности Сократ 2400 лет назад сказал: “Нет телесной болезни отдельно от души”. Древнегреческий философ Платон соединял тело и дух и утверждал, что телесное состояние есть отражение состояния психологического. Фрейд считал психосоматику таинственной неизведанной областью, которая располагается между психикой и сомой. Основой психосоматики является психоаналитическая психосоматика, которая в настоящее время является важной составной частью Медицинской психосоматики.

 С созданием Медицинской психосоматики целостный взгляд на организм человека, как единство души и тела, стал опираться на научный фундамент, основанный на достижениях молекулярной биологии, эндокринологии, иммунологии. Родились новые направления в психосоматике, такие как психоонкология, психоиммунология, психоэндокринодогия. На основе достижения этих направлений психосоматики в Германии создано новое эффективное направление психосоматической терапии: “Иммагинативная психотерапия тела”. Данный курс является базовым для дальнейшей специализации в направлении “Иммагинативная психотерапия тела”.

 

Программа обучения охватывает четыре раздела, которые в своей органичной взаимосвязи представляют собой одно целое: Теоретические и практические основы  глубинной психологии. Символдрама: практики психотерапии. Техника и практика психотерапии по методу символдрамы. Введение в теорию и практику психосоматики.

 

Раздел 1. Теоретические и практические основы глубинной психологии.

Раздел программы «Теоретические и практические основы глубинной психологии» знакомит с языком символов, языком бессознательного, который находит свое отражение в символдраме. Основные темы раздела «Психоаналитические теории о бессознательной системе психики», «Психоаналитические концепции развития объектных отношений и теория привязанности», «Психоаналитическая диагностика с основами психоаналитической терапии».

Тема «Психоаналитические теории о бессознательной системе психики». Теория психического аппарата. Первая топика. Система бессознательного, предсознательного и сознательного, их характеристики и свойства. Сексуальные и агрессивные влечения и их влияние на психику человека. Психоаналитическое понимание внутриличностного конфликта. Психопатология обыденной жизни, ошибочные действия. Клинический пример анализа ошибочных действий. Структурная модель психического аппарата (вторая топика). Инстанции Оно, Я и Сверх-Я, их характеристика и свойства. Клиническое значение структурной модели. Структурные изменения как цель психоаналитической психотерапии. 

Тема  “Классическая теория психосексуального развития З. Фрейда’’ . Психосексуальность. Теория либидо. Фазы развития либидо. Источники, цели и сила либидо. Выбор объекта. Свойства либидо. Дуальная теория инстинктов. Общая характеристика стадий психосексуального развития. Догенитальная организация либидо. Оральная, анальная, фаллическая, латентная и генитальная фазы развития сексуальности. Довербальные фиксации и регрессии и их роль в формировании психических расстройств. Оральный эротизм. Анально-эротические фиксации. Понятие орального и анального характера. Эдипова ситуация. Эдипов комплекс у мужчин и женщин. Комплекс Электры. Зависть к пенису. Позитивный и негативный Эдипов комплекс. Комплекс кастрации. Эдипов комплекс как ядро неврозов. Эдипов комплекс в клинической ситуации. Иллюстрация клинических случаев. Эпигенетическая теория развития Эриксона.

 

Тема “Аналитическая психология Юнга”.  Структура личности в Аналитической психологии Юнга. Понятие Архетипа. Анима и Анимус. Архетип и комплекс. Коллективное и индивидуальное бессознательное.

 

Тема «Психоаналитические концепции развития объектных отношений». Определение объектных отношений. Британская школа объектных отношений (М. Кляйн, М. Балинт, Фейрбейрн, Д. Винникотт). Американская школа объектных отношений (М. Малер, О. Кернберг). Теоретические концепции объектных отношений представителей разных школ. Фазы развития объектных отношений. Параноидно-шизоидная фаза. Депрессивная фаза. Защитные операции на ранних стадиях развития. Расщепление, всемогущество, проекция, интроекция, проективная идентификация. Фазы развития взаимоотношений объектов. Процесс интернализации. Интроекция. Идентификация. Эго-идентичность. Процесс сепарации-индивидуации и формирование идентичности. Аутистическая и симбиотическая фазы. Стадия сепарации-индивидуации: дифференциация и либидинальный объект; подфаза практики; подфаза воссоединения; подфаза постоянства либидного объекта. Понятие о переходных объектах и переходных феноменах. Объектные отношения в клиническом контексте. Иллюстрация клинических случаев.

 

Тема “Теория привязанности”.  Теория привязанности Боулби, теоретические и клинические аспекты. Типы нарушения привязанности. Трансгенерационная передача. Диагностическое интервью о привязанности.

 

Тема «Психоаналитические критерии диагностики психических расстройств». Исторический аспект диагностики психопатологических расстройств. Диагнозы Крепелина: неврозы и психозы. Современные критерии психоаналитической диагностики психических расстройств. Уровни развития личности: невротический, пограничный и психотический. Характеристики невротической, пограничной и психотической структуры личности. Защитные механизмы при разных уровнях развития личности. Сила Эго. Наблюдающее и переживающее Эго. Терапевтическое расщепление Эго. Эго-дистонные и Эго-синтонные проблемы пациентов. Типы организации характера. Патология характера. Иллюстрация клинических случаев.

 

Тема  «Психоаналитическая диагностика с основами психоаналитической терапии» направлена на освоение слушателями теоретических и практических вопросов диагностики в психотерапии. Для любого вида психотерапии, как правило, важен психотерапевтический диагноз, то  есть важно понимание структуры личности пациента. Так, например, при одном и том же запросе от «невротика» и «компенсированного психотика» терапевтический подход к ним будет различаться. От правильной диагностики зависит правильный выбор тактики и стратегии психотерапии (так же, как в медицине, при терапии соматических заболеваний). Диагностические психотерапевтические критерии наиболее полно разработаны и представлены в современной психоаналитической теории. В этом разделе рассматриваются также вопросы начала терапевтического процесса, сеттинга, специфики взаимоотношений  «психотерапевт-клиент», специфики терапевтической беседы, типичных ошибок начала терапии (все эти вопросы являются общими для всех видов психотерапии), а также особенностей психотерапевтического процесса в зависимости от структуры личности пациента.

 

Раздел 2. Символдрама: практики психотерапии

Тема «Введение в основы символдрамы». В символдраме «сновидения наяву» или образные фантазии представляют собой символы, отражающие переживания, страдания и конфликты души человека. Наша жизнь наполнена символами. Они сопровождают нас во сне и наяву, в общении и взаимоотношениях, в познании и творении. Можно сказать, что мы живем в мире символов, а мир символов живет в нас.  «Символы правят миром, а не слово и закон», сказал Конфуций. Образно говоря, символ — это живое существо, частица нашей собственной сущности, находящаяся в постоянном движении и трансформации.   У человека с давних времен было знание о том, что символы способны структурировать время и пространство и тем оказывать влияние на ход событий, символы могут стать ключами для вхождения в другую реальность, в другую энергетику и другое измерение.                            

Символ непосредственно  связан с образом, проявляет себя через образ, который является результатом отражения в сознании человека некоего объекта в процессе его переживания. Заряженный эмоцией образ приобретает психическую энергию и становится динамичным.  Благодаря  образам, всплывающим из бессознательного, символ как чудотворство воскрешает для нас исчезнувшее время и чувства. Реальное значение символов обычно не доступно сознательному разуму и может стать понятным только через сновидения и образные фантазии. Образные фантазии являются нам, как внутренние проводники, как материя самой жизни. Сновидения  и образные фантазии – это важные сообщения от нас самих к нам самим. Если мы не понимаем языка, на котором  говорит сновидение, мы пропускаем важные послания  к нам нашего бессознательного. Понимание символического языка позволяет нам коснуться самых глубоких слоев  личности. Символы как зеркало отражают состояние нашей души.

 

Тема «Символы и образы в психосоматике и психотерапии».  Ночные сновидения и «сновидения наяву» как отражение бессознательной жизни человека. Понятие символизма. Символы как зеркало души человека. Явный и скрытый смысл сноведения. Символика сноведений.  Развитие символизации как показатель уровня развития личности. «Сновидения наяву» и символдрама. Пример анализа сновидения в клинической практике.                

 

 

Раздел 3. «Техника и практика психотерапевтической работы по методу символдрамы» состоит из четырех ступеней: основной (А 1-2), углубленной основной (В 1-2), средней (С 1-2) и психосоматической (Е 1-2). Каждая ступень состоит из двух циклов практических семинаров. На семинарах в режиме работы психотерапевта с пациентом на протогонистских сеансах происходит обучение различным вариантам ведения пациента в его образных фантазиях. Особое место занимает обучение работы с сопротивлением при представлении образов, которое всегда представляет, в символической форме, ядро психологического конфликта. На разных ступенях изучаются и отрабатываются в практике на протогонистских сеансах с «пациентом» определенные для каждой ступени варианты психологических проблем. Перечислим некоторые из них. Так, например, на практических семинарах основной ступени изучается специфика работы с проблемами связанными с фиксациями на оральной, анальной и эдипальной фазах развития (1-5 года жизни), что может соответствовать психотической, пограничной и невротической структуре личности.  На семинарах углубленной основной ступени отрабатывается специфика работы с сопротивлением, проблемы идентичности, проблемы интеграции «Я» структур. На семинарах средней ступени изучаются подходы работы со значимыми объектами (объектные отношения), специфика работы с агрессивными влечениями, особенности работы с сексуальной проблематикой и др. На семинарах психосоматической ступени изучаются подходы и особенности психотерапевтической работы с психосоматическими пациентами. Приведенные примеры отражают  лишь некоторую значимую проблематику, с которой работает симвлдрама. В символдраме разработаны подходы для работы с обширным кругом психологических проблем, с которыми слушатели познакомятся на практических семинарах.

 

Практические семинары «Техники основной ступени символдрамы» (А1-А2) знакомит участников с основными техниками символдрамы. Семинары включаеют в себя теоретическую часть, знакомящую с историей создания метода, его теоретическими основами и местом в ряду других направлений психотерапии. Детально рассматривается структура психотерапевтического сеанса по методу символдрамы, разбираются показания и целесообразность индивидуальной, групповой психотерапии или психотерапии пар. Освещается система подготовки специалистов по методу символдрамы.

Во время практической части участники делятся на малые группы, где каждый последовательно выступает как психотерапевт, пациент и наблюдатель, после чего каждый раз следует обсуждение результатов и подробный разбор в общей группе. В ходе семинара прорабатываются стандартные мотивы символдрамы: луг и ручей, а также  тест цветок и мотив сосуд. Отдельное занятие посвящено интерпретации символики чисел и цвета. В ходе семинара прорабатываются стандартные мотивы символдрамы: гора, дом и опушка леса.

Практический семинар «Углубленное прорабатывание основной ступени символдрамы» (В1-В2) продолжает знакомить участников с основными техниками символдрамы. Демонстрируется возможность использования символдрамы в работе с парой мужчины и женщины и парой ребенка и родителя. Семинар дает более объемное представление о действующих принципах символдрамы на основной ступени, знакомит со специальными мотивами основной ступени символдрамы, происходит детальное прорабатывание техники психотерапевтического ведения пациента по образу, прорабатывается техника ведения предварительной беседы и последующего обсуждения. Расширяются возможности по успешному завершению случаев краткосрочной психотерапии, разбираются стратегии завершения курса психотерапии, работа З. Фрейда «Анализ конечный и бесконечный», мотив «Узелок в дорогу». В малых группах подробно прорабатывается мотив «Опушка леса» как основная техника экстренной краткосрочной психотерапии. Определяется место и возможности супервизий в работе психотерапевта. Отдельное занятие посвящено символдраматической технике работы с ночными сновидениями. Особое внимание на этом семинаре уделяется техникам работы с проблемами в отношениях мужчины и женщины (прорабатываются мотивы «Два берега», «Подарок», 3 формы мотива «Животное, растение, камень»), разбираются стратегии беседы с пациентом на тему его интимно-сексуальной жизни, критерии определения половой конституции по Г.С. Васильченко.

Семинар продолжает углубленное прорабатывание основной ступени символдрамы и посвящен теме судьбы и проработке проблем с идентичностью в психотерапии. Символическое обращение к внутренним ресурсам и осмыслению идентичности со своим родом. Мотив «Бабушки и дедушки».  Разбор упражнения «Бабушки и дедушки». Обращение к месту силы. Протагонистский сеанс и его разбор.

Интегрирующие мотивы основной ступени символдрамы, направленные на проработку собственной идентичности: «Строительство дома», «Старинная мастерская по изготовлению сосудов». Два протагонистских сеанса, работа в малых группа и её разбор.

 

Практический семинар «Техника работы средней ступени символдрамы» (С1) участники изучают технику символдрамы средней ступени: конфронтация символов, усиление конфликта, контакт глаза в глаза, фокусировка на теме конфликта. Прорабатываются основные мотивы средней ступени. Отрабатывается более гибкий стиль ведения.

Основные техники символдрамы средней ступени: фокусировка конфликта, контакт глаза в глаза, ассоциативный метод, аналитическое прорабатывание, работа с переносом и контрпереносом. Показания и противопоказания для символдрамы средней ступени. Практическое упражнение в группе: мотив “опушка леса” и его разбор. 
Работа с мотивом значимое лицо. Положительные и отрицательные значимые лица. Представление значимого лица в реальном виде и в символическом форме. Техника “контакт глаза в глаза”. Протагонистский сеанс: представление значимого лица в реальном виде с последующим “контактом глаза в глаза”. Упражнение в малых группах. 
Представление значимого лица в символической форме. Корова как символический образ матери. Слон как символический образ отца. Два протагонистских сеанса. Упражнения в малых группах.  Блок мотивов средней ступени для проработки сексуальных проблем: автостоп для женщины, куст розы для мужчины, куст розы для женщины, плодовое дерево . Автостоп как индикатор особенностей сексуального поведения у женщины, работа с проблемами доверия. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах. Куст розы как индикатор особенностей сексуального поведения у мужчины и показатель способности к решительным действиям. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах. Куст розы для женщины – обращение к «анимусу». Две формы упражнения куст розы для женщины. Два протагонистских сеанса. Упражнения в малых группах. Плодовое дерево в работе с проблемами сексуального влечения. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах и его разбор. Теории агрессивности, используемые в символдраме. Блок мотивов средней ступени для работы с проблемами агрессивности: лев, дикая кошка. Показания для их использования: психосоматические расстройства, невротическая депрессия. Представление льва как показатель агрессивных установок. Мотив “лев, нападающий на добычу” для канализации аутоагрессии на изначально вызвавший ее объект. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах. Дикая кошка в работе с потребностью в самоутверждении (по Х. Когуту), для ресурсной подпитки и в работе с проблемами анимы. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах. Мотив идеал Я в работе с проблемами идентификации, Сверх-Я и интеграции личности. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах и его разбор.

 

Практический семинар «Ассоциативный метод работы в символдраме» (С-2) включает основные техники символдрамы средней ступени: фокусировка конфликта, контакт глаза в глаза, ассоциативный метод, аналитическое прорабатывание, работа с переносом и контрпереносом. Показания и противопоказания для символдрамы средней ступени. Практическое упражнение в группе: «молчаливый образ» на мотив «винтовая лестница, ведущая к золотому зеркалу в тёмном подземелье» и его разбор. Четыре основные символдраматические стиля ведения пациента по образу: 1) учебный, 2) протективный, 3) конфронтационный, 4) ассоциативный. Сравнение работы со стандартными мотивами (предложение стандартного мотива как ядра кристаллизации и проекции конфликта; использование режиссёрских принципов смягчения напряжения и интеграции конфликтного материала; опора на положительный и анаклитический перенос). История создания ассоциативного метода. Дискуссия 1960 г. Разбор случая пациентки Х.Лёйнера. Показания и противопоказания использования ассоциативного метода. Протагонистский сеанс и его разбор. Возможности и преимущества ассоциативного метода. Упражнение в малых группах.

Метод свободных ассоциаций классического психоанализа и ассоциативный метод символдрамы: общее и различия. Методы символдрамы «прожить и выстрадать», «пробных действий». Вербально-ассоциативные «отклонения» от представления образов, их особенности, виды и способы работы с ними. Протагонистский сеанс и его разбор.
Разбор упражнений в малых группах. Формы протекания ассоциативного процесса по Х.Лёйнеру: 1) сказочно-лирическая форма; 2) ассоциативные пассажи, отыскивающие конфликтный материал; 3) ассоциативные пассажи со спонтанной возрастной регрессией; 4) вербально-ассоциативные «отклонения»; 5) фрагментированная форма протекания образных ассоциаций; 6) способствование ассоциативному раскрытию личности. Клинические примеры. Протагонистский сеанс. Упражнение в малых группах. 
Особенности работы с возрастной регрессией. Развёртывание ассоциативных векторов: 1) тематический вектор; 2) вектор временной решётки (работа с прошлым, настоящим и будущим). Модификация ассоциативного метода – наблюдение поведения. .

Раздел 4. Введение в теорию и  практику психосоматики 

Тема   “Психоаналитические концепции психосоматики. Медицинская психосоматика.

Определение понятия, формирование и развитие психосоматики. Медицинская психосоматика. Психофизиологические концепции психосоматики.  Психоаналитическая психосоматика. Психосоматические концепции Фрейда. Конверсионная концепция психосоматики. Концепция актуальных неврозов. Психосоматические теории и модели ранних последователей Фрейда (Гродек, Дейч, Шильдер, Александер, Шур). Современные психосоматические концепции. Связь психосоматики с нарушениями развития Я и созревания объектных отношений. Психосоматика и архаичные болезни Я. Теория структурного нарциссического дефицита Амона. Теории инфантильности и дефицита развития. Теория инфантильности Рюша. Теория оперативного мышления Марти и Де Мюзана. Теория алекситимии Немиа и Сифнеоса. Психосоматические концепции Фрайбергера. Психоаналитические подходы к терапии психосоматических состояний. Использование символдрамы в терапии психосоматических заболеванийТ

Тема “Практический семинар «Терапия психосоматических расстройств с использованием символдрамы» знакомит с классификацией психосоматических расстройств, разбираются основные психоаналитические модели генеза и течения психосоматических заболеваний. Подробно прорабатываются стратегии психотерапевтического лечения психосоматических расстройств при помощи методов символдрамы. Прорабатываются мотивы: «цветок» для психосоматических больных, «мой луг», «место, где мне хорошо», «облако», три формы «инспекции внутрь своего тела», а также ряд других значимых мотивов для терапии психосоматических состояний. Знакомство с другими имагинативными техниками: коррекция психосоматического состояния больных сахарным диабетом при помощи эйдетических образов. Психотерапия при ожирении, нервной анерексии, бронхиальной астме, ревматоидном артрите, нейродермитах, психотерапия в онкологии. Отдельные практические семинары посвящены Пихосоматическим нарушениям в гинекологии.  В цикле семинаров «Репродуктивная психосоматика и символдрама»  освещаются следующие вопросы: Психологическое сопровождение беременности. Боязнь зачатия. Психогенное бесплодие. Нарушение менструального цикла и климактерические состояния. Спонтанные аборты и преждевременные роды. Сексуальные дисфункции. Другие психосоматические расстройства и состояния. Особенности психотерапии во время беременности с использованием символдрамы.

 

Задать вопросы по программе можно по прямому телефону:  8 (499) 650-75-25

Записаться в группу

Решетникова Ольга Борисовна

Решетникова Ольга Борисовна — психоаналитический психотерапевт, обучающий специалист и супервизор ЕКПП, член Правления ЕКПП-Москва  и правления ЕКПП-Россия, действительный член  ППЛ.
              Доклад на симпозиуме РО ЕКПП-Москва 23 июня 2012 г
       «  Признание психоанализом трагедии инцеста»

Предисловие: «В своих ассоциациях Фрейд часто обращается к различным древним мифам и претендует на то, что его исследования позволяют выяснить, как человек мог себе их представлять. На самом деле Фрейд сделал совершенно другое. Он не объяснил научно древние мифы. Он предложил новый миф. Воздействие его идей имеет ту же природу, что и воздействие мифологии….» (Людвиг Витгенштейн австрийский философ (1889-1951)Неопозитивизм аналитическая философия)
 В этом докладе я собрала выдержки из трудов многих аналитиков. Я рассчитываю, что уважаемая публика в курсе психоаналитических открытий З.Фрейда и дальнейшего развития его детища. Поэтому фокус внимания сконцентрирован только на идее Эдиповой ситуации, содержащей в себе коннотацию инцеста.
Эдип — в греческой мифологии сын фиванского царя Лаия и Иокасты, отец Антигоны, Исмены, Этиокла и Полиника.
 Дельфийский оракул предсказал Лаию Лабдаку, который хотел испросить у него причину своей бездетности, что сын его в будущем станет убийцей отца и супругом матери. Это пророчество было связано с тем, что Лай в  войне за власть в Фивах с братьями Амфионом и Зетом был побежден и ему пришлось бежать. Приют он нашел в Пелопонесе. Здесь Лай похитил сына Пелопа, Хрисиппа, надругался над  ним. Мальчик покончил с собой.
 Когда же у них с Иокастой родился сын, по велению Лаия ребенок был брошен на съедение зверям на склоне горы Киферон, с проколотыми ногами. Найденный пастухами, Эдип был передан бездетному коринфскому царю Полибу, который воспитал его как своего сына. Случайно узнав о том, что он неродной Полибу и Меропе, Эдип отправился в Дельфы, чтобы вопросить оракула Аполлона о своем происхождении. Оракул вместо ответа дал Эдипу прорицание, что ему суждено убить отца и жениться на матери. Решив никогда не возвращаться в родной, как он считал, Коринф, Эдип отправился попытать счастья на чужбине. В Фокиде Эдип встретился на распутье своего отца Лаия и убил его, неузнанного. Кстати сказать Лай направлялся к оракулу узнать о судьбе сына…есть ли еще для него опасность или она миновала… Освободив Фивы от Сфинкс, решив ее загадку, он воцарился там, получив в жены мать Иокасту. Узнав истину годы спустя, он ослепил себя. Оскорбленный сыновьями, он проклял их, умер в изгнании, приведенный перед смертью дочерью Антигоной в аттическую рощу Колон.
Здесь  так подробно описана история семьи Эдипа в трех поколениях специально для того, чтобы подчеркнуть специфику развития именно этой семьи – семьи царей.
 Не будем подробно останавливаться на биографии Зигмунда Фрейда, отметим лишь, что осенью 1896 года он похоронил отца, чья смерть оказала существенное воздействие на его личность и учение в целом. В 1897 году приступил к систематическому самоанализу сновидений и вскоре принял решение написать работу о снах и сновидениях. В 1899 г. Завершил работу над книгой «Толкование сновидений», опубликованной в 1900 г. Именно в этой работе были сформулированы представления Фрейда о некоем психоаналитическом концепте, который впоследствии получил имя « Комплекс Эдипа».
Здесь и далее используются Понятия:
Комплекс — «суть психические фрагменты, выделившиеся в отдельные констелляции образов и идей в результате психических травм или каких-либо конфликтов, одновременно несовместимых друг с другом тенденций»-так определил его Карл Юнг, предложивший этот термин.
  Сегодня комплексы характеризуются как группы осознаваемых и неосознаваемых личностью переживаний, которые ,окрашиваясь чаще всего отрицательными эмоциями, существенно влияют на сексуальное поведение, образ жизни, влечения, мышление ; эти переживания, для которых характерны чувство неудовлетворенности, элементы страха, наказания,греха, еще в раннем возрасте оформляясь в тот или иной комплекс, определяют структуру личности или трансформируются в болезненные симптомы и синдромы.
Инцест—это сексуальные отношения между близкими-кровными родственниками. Представления о том, какие отношения считать инцестстными, или кровосмесительными, весьма сильно варьировались на протяжении истории. Менялось и отношение к инцесту- от возведения его в ранг особой привилегии, доступной лишь избранным, до категорического осуждения и уголовного преследования.
Гельмут Штольце начинает свою статью «Эдипова ситуация, Эдипов конфликт, Эдипов комплекс» ( стр. 621 энцикл. Глуб. Пс. Том 1) со ссылки на слова самого Фрейда: «Нельзя утверждать, что человечество было весьма благодарно психоаналитическим исследованиям за открытие Эдипова комплекса»- писал Фрейд. И тем не менее едва ли какое другое понятие столь охотно было включено тем же самым человечеством в его лексикон, как понятие «Эдипов комплекс». Если бы оно считалось лишь «по праву ядром неврозов», вряд ли можно было бы это понять. «Но поскольку все люди , а не только невротики, имеют такие извращенные инцестуозные и преступные мечты, мы можем заключить, что даже сегодня люди, находящиеся в здравом уме, прошли путь развития через перверсии и объектный катексис эдипова комплекса и что этот путь является путем нормального развития».
Фрейд, вводя понятие эдипова комплекса, ссылается на относительно более позднюю эллинистическую версию мифа об Эдипе в изложении Софокла.
Фрейд полагал, что в этих событиях нашло отображение наблюдавшееся у детей и его пациентов-невротиков душевных побуждений: любовного влечения к одному из родителей и ненависти к другому. Отсюда-«эдип».
Он говорил « о комплексе» ,поскольку эти, как было сформулировано им позднее »дурные» побуждения вытесняются в бессознательное, причем как в процессе нормального развития ребенка, так и у невротика. В этом отношении каждый человек испытывает эдипов комплекс, и от его преодоления (отказа от любовного влечения и ненависти) или не преодоления (вытеснения остающихся неизменными побуждений) зависит нормальное или невротическое развитие человека.
Отто Фенихель в книге «Психоаналитическая теория неврозов.» М. 2004 стр 148 пишет аналогичное: «У представителей обоего пола эдипов комплекс можно считать пиком инфантильной сексуальности. Эрогенное развитие от орального эротизма через анальный эротизм к генитальности, как и развитие объектных отношений от инкорпорации через парциальную инкорпорацию и амбивалентность к любви и ненависти, кульминирует в эдиповых устремлениях, которые, как правило, выражаются в исполненной чувством вины мастурбации. Преодоление этих устремлений-необходимая предпосылка зрелой сексуальности и нормальности, напротив, бессознательная фиксация на эдиповых склонностях, характеризует невротическую психику».
    Общее различие в развитии объектных отношений у представителей обоего пола Фрейд выразил следующими постулатами. Мужской комплекс Эдипа разрешается посредством комплекса кастрации : отказ от эдиповых побуждений происходит из-за кастрационной тревоги. Женский комплекс Эдипа вызывается комплексом кастрации : любовь девочки переключается на отца вследствие разочарования отсутствием пениса.
….Обольщение может преждевременно пробудить у детей генитальность, и интенсивное возбуждение, вызванное извне, порой выходит из-под контроля ребенка. Возникают травматические состояния, в которых генитальность связывается с угрозой.
…Это впечатление обусловлено тем, что возбуждение превышает способность ребенка к разрядке и поэтому болезненно травмирует.
И далее:
«Невротическные родители воспитывают невротичных детей, в эдиповом комплексе детей отражается неразрешенный эдипов комплекс родителей».
Идеальный эдипов комплекс отражает ситуацию «треугольника» и фактически наиболее выражен у единственного ребенка. Когда присутствуют больше или меньше трех человек, возникают особые формы эдипова комплекса. В рамках семьи с позиций эдипова конфликта братья и сестры излишни. Прежде всего они- объекты ревности; частные обстоятельства определяют усиливает ли их присутствие бессознательную ненависть к родителям одинакового пола или уменьшает благодаря отвлечению. Другие дети тоже служат объектами переноса любви, особенно если они старше или немного младше. Если в семье несколько старших братьев и сестер, можно наблюдать «дубликаты эдипова комплекса»; Чувства к родителям дублируются в отношениях к старшему брату или сестре. Это способствует ослаблению конфликтов или, напротив, создает новые конфликты.»
О семье как системной  системе или группе  речь еще будет идти чуть позже.
Возвращаясь к  статье Гельмута Штольце «Эдипова ситуация, Эдипов конфликт,Эдипов комплекс» хочется отметить некое его особое мнение:
«Сопоставление мифа и психоаналитического толкования сразу же вызывает возражения. Нигде в мифе, в том числе и у Софокла, не идет речи о сексуальных стремлениях, которые должны вести к «первопреступлению»: инцесту с матерью и убийству отца. Эдип в порыве гнева, в споре за право пройти первым убивает пожилого человека, своего отца. Не имел он сексуальных желаний и к Иокасте, своей матери. Она досталась ему в награду за освобождение Фив от Сфинкс.
       Таким образом , между мифом и аналитической теорией можно провести лишь шаткую аналогию. Следует отметить, что хотя сексуальные желания- влечения не являются проводниками события, Фрейд тем не менее интуитивно распознал в судьбе Эдипа важнейший момент человеческого развития. Его судьбу можно понимать не только как предписание рока, но отчасти и как следствие личной вины в происходящем
     Но для этого необходим другой подход к проблеме.
Примерно полвека назад психоанализ стал проявлять интерес одновременно к работам этологов и к непосредственному наблюдению за поведением ребенка. Одними из многочисленных результатов этих исследований были те, которые показывали, что формам проявления сексуальности предшествуют врожденные сенсомоторные способы поведения, имеющие решающее значение для теперешней и дальнейшей жизни. Боулби описывает «влечения-реакции» цепляния, плача, смеха и сосания, порождающих привязанность, которая является независимой от оральности частью реципрокных ( взаимных)социальных отношений, имеющих собственное развитие.
Сегодня мы знаем, что такие крайне важные позиции, как «доверие» и «страх отделения», зависят от судьбы потребности в привязанности. Человек изначально является эмоциональным существом , и как таковое он ориентирован на контакты. «Чувство безопасности» и «отделение» на протяжении всей жизни остаются важными факторами развития Я. Особое значение этот социальный опыт приобретает на стадии, когда начинает формироваться Я-сознание, то есть примерно в конце первого года жизни. Ребенок начинает воспринимать себя как самостоятельное существо и впервые в возрасте полутора-двух лет произносит: »Я». Он расстается с системой соотносительных понятий, которую мы описываем также понятиями «базовое доверие» (Эриксон) и «базовое чувство безопасности». Основной фигурой этой первой системы соотносительных понятий является мать. Это впрочем, не означает, что здесь имеется в виду только личность матери. Поэтому лучше говорить о «Материнском». Теперь ребенок сталкивается с другой системой соотносительных понятий. Ее представителем является « отец», или, точнее говоря «отцовское». В этой фазе жизни формирующееся Я впервые вживается в важную ситуацию принятия решений. Вопрос, который ставится перед ним, мог бы звучать следующим образом : хочешь ли ты, способный уже стоять на двух ногах, оставаться в симбиотической безопасности, то есть ползать как маленький ребенок на четвереньках ? Или же ты хочешь стать участником напряженных трехсторонних отношений «Я-материнское- отцовское» ?. Вопрос, сформулированный именно таким образом, равнозначен загадке Сфинкс, которую та задала Эдипу : «Какое из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех, при этом самое слабое, когда ног у него больше всего?». Эдип решает эту загадку, узнав это существо в самом себе: «Человек».
      Таким образом , все мы эдипы, прошедшие в ходе развития и проявления Я всю эдипову ситуацию. Но, мы проходим ее отнюдь не единожды., как это многие считают в соответствие с психоаналитической теорией. Мы переживаем ее всегда по-новому, в любых трехсторонних отношениях, формировать которые мы призваны. В этом состоит эдипова ситуация, постоянно представляющаяся нам в образе впервые пережитых нами , трехсторонних отношений, отношений Я, находящегося между материнским и отцовским. Поэтому нетрудно понять, почему эдипова констелляция имеет столь широкое распространение в образах души, сновидениях и фантазиях.
     Исходя из этого можно привести психологическое объяснение понятия «эдипова ситуация», которое, пожалуй, лучше согласуется с мифом : «эдипова ситуация» всегда имеет место в том случае, если перед человеком стоит сложная задача включить себя в качестве Я в трехсторонние отношения, чтобы утвердить себя в них между тем, что остается и тем, что движется вперед. Это есть общечеловеческая проблема, а не что-то патологическое.
    Она превращается в «Эдипов конфликт» в том случае, если человек временно оказывается неспособным справиться с этой задачей из-за несоответствия между его запросами и силой Я.
Об «эдиповом комплексе» мы можем говорить в том случае, если человек не способен устанавливать трехсторонние отношения из-за уже существующей слабости Я фиксирован на псевдорешении исключить незнакомого третьего с тем, чтобы добиться мнимого благополучия- а также мнимого исцеления- в еще более тесных двухсторонних отношениях с кем-то уже знакомым( фиксация на матери), а потому внушающим доверие. Этот патологический процесс означает отрицание и регрессию, если говорить в терминах психодинамики, и убийства отца и инцест с матерью, если говорить языком мифологии.
       Парсонс и Бейлс ( 1955) полагали, что табу инцеста является своего рода принуждением доказать социальную зрелось, Мы можем добавить: своего рода принуждением к становлению Я, предпосылкой которого является то, что человек постоянно противостоит другому человеку, незнакомому.
    В психоаналитической терапии действительно встречается то, что столь подробно было описано Фрейдом, а именно то, что эдиповы конфликты тесно связаны с сексуальными конфликтами. Эмоциональная привязанность к матери или отцу на четвертом или пятом году жизни- вполне нормальное явление. Патологическим оно становится в том случае, если подобные отношения сексуализируются и вместе с относящимся к ним защитными механизмами сохраняются вплоть до пубертатного возраста и после него. Вопрос здесь состоит в том, как это связано с развитием Я в трехсторонних отношениях.
     Сексуальное влечение к матери часто представляет собой скрытое желание симбиотического единения. Существует немало людей, неспособных разграничить отношения тепла, ласки и сексуальные отношения, считающих, что они могут удовлетворить свои потребности в тепле и ласке только через сексуальные отношения.
Однако бывают случаи, когда дети остаются фиксированы на Эдиповой ситуации из-за того ,что родители совращали их в форме прямых или  символических предложений к половым отношениям. Я ребенка еще слабо, чтобы он мог сопротивляться подобным домогательствам. Это является причиной его регрессивного поведения. Прогрессивное преодоление эдиповой ситуации становится затрудненным.
   Нередко желание симбиотического единения проявляется у этих людей в образе сексуально-инцестуозного слияния. Можно было бы сказать, что речь идет об усложнении эдиповой ситуации- о напластовании на желание единения сексуального желания- влечения, то есть о смешении влечений. И тем неблагоприятнее прогноз.
   Ведь сексуально- инцестуозная форма эдипова комплекса отнюдь не равнозначна эдипову комплексу в целом, а сексуальные стремления являются не причиной , а симптомом нарушения контактов и отношений человека, которое проявляется здесь и теперь. У маленького ребенка, испытавшего достаточно ласки, чувствовавшего себя в безопасности и при этом  не фиксированного на родителях, естественным образом развивается стремление установить отношения с посторонними, а с развитием сексуальных побуждений искать не только эротические контакты в родительской семье, но и в возрастающей степени с чужими людьми.
Поэтому можно предположить: там ,где имеет место фиксация сексуальных потребностей на родителях, существует неисполненное желание безопасности, которое и воспрепятствовало развитию объектных отношений с чужими людьми».
Алекс Холдер в статье « Фрейдовская теория психического аппарата»
( стр 239 Энциклопедия глуб. Пс. Том 1)объясняет травму инцеста так:
«…Психический аппарат способен справиться одновременно лишь с определенным количеством психической энергии. Это зависит от уровня развития и степени зрелости психического аппарата. Если на него обрушивается слишком большое количество аффективной энергии, возникает опасность, что он с нею не справится. Выражаясь иначе, нормальная защита от раздражителя пробита. В детстве не сформировавшийся пока еще психический аппарат подвергается гораздо большей угрозе того, что его таким образом захлестнет неожиданная волна возбуждения и раздражения, то есть энергия, которой он не в состоянии управлять и которую не способен отвести по нормальным каналам. Состояние, возникающее в том случае, когда беспомощным индивидом овладевает неконтролируемая энергия, называется « психическая травма».
Разграничим следующие виды травм:
А) Актуальные травмы. Это травмы, соответствующие состоянию капитуляции психического аппарата перед психической энергией- в виде непосредственной реакции на  реальную ситуацию или фактическое событие.
Такие травмы возникают , например, в результате несчастных случаев, после которых могут появиться невротические симптомы.
Б) Ретроактивные травмы. При травмах такого рода следы памяти в психическом аппарате уже отнесены к некоторому прошедшему моменту времени. Ретроактивная травма всегда связывается с событиями, которые хотя и переживались с волнением, однако в тот момент, когда они произошли, отнюдь не воспринимались как травмирующие ( в частности, события, в которых, как ,например, при сексуальном совращении, данный человек исполнял пассивную роль, а само событие произошло в детстве). Однако воспоминание о таком волнующем событии может вызвать травму впоследствии, когда оно оживает в связи с другим событием, которое тем или иным образом ассоциативно связывается с воспоминанием о прошлом. Возникающая вслед за этим травма заключается в захлестывании психического аппарата возбуждением, вновь вызванным этой связью, и сильными аффективными реакциями, такими , как стыд, отвращение, угрызения совести и страх. Возникает конфликтная ситуация, ибо то, что прежде было приемлемым ( а Я не было захвачено аффектом), теперь вызывает мощную аффективную реакцию на пробужденное воспоминание и связанное с ним возбуждение. Для индивида прошлое событие приобретает отныне иное значение и представляет собой нечто такое, что с точки зрения теперешних ценностных представлений и поведенческих мерок является нетерпимым и наказуемым.
Далее я хотела бы процитировать несколько частей из статьи Дитера Ольтмайера « Групповые свойства психического аппарата»
(Стр 402 том Энц.глубин. пс.)Он рассматривает связь семейных групповых структур с индивидуальным развитием и возникновением психических заболеваний с учетом процессов, происходящих между людьми.
…»Речь идет об особых свойствах человеческой психики, которые психотерапевт использует в групповой работе, но о которых ни в коем случае нельзя сказать , что они ограничены рамками группового процесса или что они возникают  здесь впервые в жизни. Скорее можно предположить, что мы имеем дело с общими психическими процессами, « Групповыми свойствами психического аппарата» ,известными нам  начиная с самых ранних стадий психического развития. Речь, очевидно, идет о психических способностях человека, обеспечивающих возможность функционировать в группе, быть вовлеченным в нее, являться частью группы и не быть изолированным существом, живущим независимо от других.
       Диаду мать-ребенок ,это основополагающее отношение двоих, нельзя рассматривать саму по себе, изолированно .Она с самого начала представляет собой составную часть семейной групповой ситуации. ( Мать имеет мужа, отца ребенка, является дочерью своих родителей и т.д.)
    Здесь важно то, как сама мать настроена и мотивирована опытом  взаимоотношений, сложившихся у нее в раннем детстве , и позиций своего
Актуального окружения по отношению к ней и к ребенку.. Поэтому нужно
Задаться вопросом, может ли мать, находясь в рамках данной семьи, радоваться рождению своего ребенка ,позволяют ли другие члены семьи почувствовать радость и поддержку с их стороны ; или рождение ребенка является событием, которого ей приходится стыдиться, которое она может принять ,лишь преодолев внутреннее и внешнее сопротивление ; или рождение ребенка является для женщины своего рода принудительным мероприятием, поскольку, как много лет требовала от нее собственная мать, она должна родить «для доказательства своей женственности». Можно продолжать приводить примеры…
      Типичным и наиболее важным примером групповой семейной ситуации является так называемая эдипова констелляция. В соответствии с классический психоаналитической теорией развития мы говорим об эдиповом комплексе ребенка, то есть рассматриваем эдипову ситуацию под углом зрения детского развития на третьем- пятом году жизни ребенка.Однако мы можем и должны рассматривать эдипову ситуацию одновременно с точки зрения обоих родителей, а также братьев, сестер, причем как на уровне сознательного поведения и мышления, так и на уровне бессознательных фантазий.
Опускаю описание сути эдиповой ситуации.
Далее Дитер Ольмайер пишет :
 …Было бы неверно довольствоваться моделью эдиповой ситуации, в которой речь идет только о конфликтных, эротических, конкурентных и идентификационных отношениях, во –первых, с матерью, во-вторых, с отцом и , в третьих, с братьями и сестрами, скорее мы должны попытаться понять всю эдипову сцену.Речь идет об отношении ребенка и к матери, и к отцу , и к братьям и сестрам, как к групповому единству, при этом эдипову ситуацию можно расценивать в качестве базовой модели группы, в которой речь идет о чем-то большем, чем индивидуальное взаимодействие между несколькими людьми, то есть о взаимодействии друг с другом на основе общей фантазии, в которой разные партнеры задействованы в равной степени. Эдипову ситуацию следует рассматривать не только с точки зрения ребенка, поскольку родители также специфическим образом реагируют на эротические и/или агрессивно заряженные желания детей. Родители в той или иной степени регрессируют к эдиповой стадии, то есть к ситуации, в которой они сами находились в возрасте от 3-х до 5-ти лет, которая оставила в них след и которая служит основой регрессивно оживленных эротических и исполненных ненависти желаний и фантазий. Весь вопрос,насколько травматично или условно нормально родители пережили эдипову ситуацию в свое время, и что они будут транслировать своему ребенку.
Т.о. взросление и формирование психических структур человека в его семье с самого начала происходит не только в рамках индивидуальных отношений с каждым из родственников, с самого начала, по сути , еще до рождения он становится участников групповых отношений и взаимодействий. В своем психическом развитии он перенимает их фантазии и формы защиты, интернализует их. Говоря о внутренних объектах, мы одновременно говорим об интернализации конфликтов с внутренними объектами. Это, безусловно ,относится и к «групповому интроекту».
   Наверное, в каждой семье существует сильная и по большей части бессознательная мотивация, общие семейные фантазии , которые разделяют все члены семьи и которые задают определенные направления ее жизни.
Сознательные, доступные рациональному осмыслению мотивы, как правило, составляют лишь малую часть тех мотивов, которые реально определяют поведение как внутри семьи, так и в более широком социальном контексте.
Рональд Бриттон в статье  «Утраченная связь: родительская сексуальность в эдиповом комплексе» пишет :
Мелани Кляйн также признавала центральное место Эдипова комплекса в развитии индивида. Воспользовавшись термином «Эдипальная ситуация» она включила туда и сексуальные отношения между родителями, не только воспринимаемые ,но и воображаемые, т.е. то, о чем Фрейд говорил как о первичной сцене.
Эдипова ситуация начинается с признания ребенком отношений между родителями в некоей примитивной или частичной форме. Свое развитие она получает в соперничестве с одним из родителей за обладание другим, а разрешается отказом ребенка от своих сексуальных притязаний к собственным родителям в результате принятия реальности их сексуальных отношений.
И закончить это выступление хочется словами этого же автора:
Если психика ребенка способна перенести и выдержать существование связи родителей, воспринимаемой через любовь и ненависть ,это дает ему прообраз объектных отношений ,где он участвует в качестве свидетеля, а не участника. Тогда возникает третья позиция, из которой возможно наблюдать объектные отношения. Занимая ее, мы оказываемся в состоянии представлять себя наблюдаемыми. Тем самым мы обретаем способность видеть себя во взаимодействии с другими и учитывать другую точку зрения, не отказываясь от своей, размышлять над собой, оставаясь собой. Эту-то способность мы надеемся открыть у самих себя и у наших пациентов в процессе психоанализа.
Спасибо за внимание !
Литература:
1. Гельмут Штольце  «Эдипова ситуация, Эдипов конфликт,Эдипов комплекс» ( стр. 621 Энциклопедия. Глуб. Пс. Том 1 М.2001 Когито)
2.Алекс Холдер  « Фрейдовская теория психического аппарата»
( стр 239 Энциклопедия Глуб. Пс. Том 1 М.2001 Когито)
3.Ольтмайер « Групповые свойства психического аппарата»
(Стр 402  Энциклопдия Глубин. пс. Том 2 М.2001 Когито)
4.Отто Фенихель. Психоаналитическая теория неврозов. М. 2004 стр 148
5.Рональд Бриттон «Утраченная связь: родительская сексуальность в эдиповом комплексе . Эдипов комплекс сегодня. Клинические аспекты., 2012. Когито
6.З.Фрейд. Толкование сновидений. М.2005 ЩЩЩ «Фирма СТД»
Упоминание Эдипова комплекса в снах «о смерти  близких людей» + комментарии на стр .405
7.Мифологический словарь том 2 М. 1988 Советская Энциклопедия
8. Прошлое одной Иллюзии  под ред. В.Чугунова М.2002 ЭКСМО
9.В.Гранов . Filiations.Будущее Эдипова комплекса С-Пб 2001 ВЕИП
10. Жан –Мишель Кинодо Читая Фрейда. М 2012 Когито
11. Э.Эриксон «Детство и общество» М 2000

Мелани Кляйн — Детский психоанализ читать онлайн

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ /Пер. Ольги Бессоновой. — Институт Общегуманитарных Исследований, 2010 -160 с.

Большинство психоаналитиков в двадцатые годы прошлого века придерживались мнения, что маленькие дети не подлежат аналитическому методу лечения. У Мелани Кляйн такое положение дел явно вызывало сомнение — она считала, что вместо того, чтобы отказывать этим пациентам, следовало изменить метод. На этом пути она совершила три гениальных открытия.

Первое состояло в изобретении психоаналитической техники игры: она видела в этой спонтанной активности любого ребенка эквивалент снам, а значит, торную дорогу и доступ к бессознательному своих маленьких пациентов.

Второе: она сумела показать, что Эдипов комплекс и Супер-Эго возникают с первых этапов развития психической жизни, то есть задолго до того возраста, к которому относил их появление Фрейд.

Третье: она открыла, что ребенок в три года и четыре месяца от роду способен к переносу, который может быть интерпретирован, что позволяет провести психоаналитическое лечение.

Несколько подлинно революционных статей, которые составляют эту книгу, заложили фундамент детского психоанализа.

ISBN 978-5-88230-258-9

© Институт общегуманитарных исследований, 2010


Общие психологические принципы детского психоанализа

В настоящей работе я собираюсь подробно исследовать различия психической жизни детей и взрослых. Эти различия требуют применения адаптированной к детскому мышлению техники анализа, и я постараюсь наглядно показать, в чем состоит психоаналитическая техника игры, которая в полной мере отвечает этому требованию. С этой целью я привожу далее основные положения, на которых она основана.

Как нам известно, с внешним миром ребенок устанавливает отношения посредством объектов, которые доставляют удовольствие его либидо и поначалу бывают связаны исключительно с его же собственным Эго. Первое время отношение к такому объекту, независимо от того, человек ли это или неодушевленный предмет, носит чисто нарциссичекий характер. Однако, именно таким способом ребенку удается установить отношения с реальностью. Мне бы хотелось проиллюстрировать эти отношения на примере.

Девочка по имени Трюд отправилась с матерью в путешествие, после того, как в возрасте трех лет и трех месяцев прошла единственный психоаналитический сеанс. Шесть месяцев спустя психоанализ возобновился, но заговорить о событиях, которые произошли в этот временной промежуток, малышка смогла только после очень длительного перерыва; для этого она использовала аллюзию и прибегла к помощи сна, о котором рассказала мне. Ей приснилось, что она снова очутилась с матерью в Италии. Они сидели в ресторане, и официантка отказалась принести ей малиновый сироп, так как тот у них закончился. Интерпретация этого сна помимо прочего выявила, что девочка до сих пор страдает от фрустрации, пережитой в период отнятия от груди, то есть связанной с утратой первичного объекта; также в этом сне обнаруживает себя ревность, которую ребенок испытывает к своей младшей сестре. Как правило, Трюд рассказывала мне самые разные вещи без какой-либо очевидной связи между ними и довольно часто припоминала отдельные подробности своего первого психоаналитического сеанса, предшествовавшего событиям этих шести месяцев; и лишь один единственный раз подавленная фрустрация заставила ее вспомнить о своих поездках: в остальном они не представляли для нее заметного интереса.

С самого нежного возраста ребенок учится познавать реальность, попадая под воздействие тех фрустраций, которые она у него вызывает, и, защищаясь от них, отвергает ее. Между тем, основная проблема и главный критерий самой возможности последующей адаптации к реальности заключается в способности пережить фрустрации, порождаемые эдипальной ситуацией. С самого раннего детства, утрированный отказ от реальности (зачастую скрытый под демонстративной «приспособляемостью» и «послушностью») является признаком невроза. От него мало чем отличается, разве что формами своего проявления, бегство от реальности взрослых пациентов, страдающих неврозом. Следовательно, одним из результатов, определяющих, к чему в конечном итоге должен прийти психоанализ, в том числе у ребенка, становится успешная адаптация к реальности, в результате которой, в частности, облегчаются процессы взросления. Иначе говоря, проанализированные дети должны стать способными выдерживать реальные фрустрации.

Мы нередко наблюдаем, что на втором году жизни малыши начинают выказывать заметное предпочтение родителю противоположного пола, а также демонстрируют другие признаки, относящиеся к зарождающимся эдиповским тенденциям. В какой же момент появляются характерные для Эдипова комплекса конфликты, или, иначе, когда психическая жизнь ребенка начинает определяться комплексом Эдипа? Этот вопрос не столь ясен, так как сделать вывод о существовании Эдипова комплекса мы можем лишь по отдельным изменениям, происходящим в поведенческих проявлениях и отношениях ребенка.

Анализ, проведенный с ребенком двух лет и девяти месяцев, а также с другим — трех лет и трех месяцев, и многих других детей в возрасте менее четырех лет, позволил мне прийти к заключению, что глубокое воздействие Эдипова комплекса начинает сказываться на них примерно со второго года жизни.[2] Психическое развитие еще одной маленькой пациентки может послужить примером, позволяющим проиллюстрировать данное утверждение. Рита предпочитала мать до начала второго года жизни, а затем явно продемонстрировала свое предпочтение отца. В частности, в возрасте пятнадцати месяцев она частенько настаивала на том, чтобы оставаться с ним наедине и, сидя у него на коленях, вместе рассматривать книжки. Тогда как в возрасте восемнадцати месяцев ее отношение вновь изменилось, и она начала как прежде отдавать предпочтение матери. Одновременно у нее возникли ночные страхи, а также страх перед животными. Девочка подтверждала все возрастающую фиксацию на матери, а также ярко выраженную идентификацию с отцом. К началу третьего года жизни она демонстрировала все более обостряющуюся амбивалентность, и с ней стало настолько трудно справляться, что в возрасте трех лет и девяти месяцев ее привели ко мне, чтобы я провела с ней психоаналитическую терапию. К тому времени она в течение нескольких месяцев обнаруживала очевидную заторможенность в играх, неспособность испытывать фрустрацию, чрезмерную чувствительность к боли и резко выраженную тревожность. Такой динамике отчасти послужили причиной вполне определенные переживания: чуть не до двухлетнего возраста Рита спала в спальне своих родителей, и впечатление от постельных цен явно проявилось в ходе ее психоанализа. В то же время, благодаря рождению младшего брата, невроз получил возможность открыто проявить себя. Вскоре после этого появляются и стремительно нарастают гораздо более серьезные трудности. Вне всякого сомнения, существует непосредственная связь между неврозом и глубинным воздействием Эдипова комплекса, пережитого в столь нежном возрасте. Не буду настаивать, что все без исключения дети-невротики страдают вследствие преждевременного воздействия Эдипова комплекса, который протекает на таком глубинном уровне, или что невроз возникает в том случае, когда комплекс Эдипа зарождается слишком рано. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что подобные переживания усугубляют конфликт, и, как следствие, усиливают невроз или подталкивают его к открытому проявлению.


Конец ознакомительного отрывка
Вы можете купить книгу и

Прочитать полностью

Хотите узнать цену?
ДА, ХОЧУ

КАРТИНЫ МИРА У З.ФРЕЙДА И К.Г.ЮНГА

В.В.Зеленский

Вместо вступления

Базовые открытия З.Фрейда и К.Г.Юнга давно уже вошли в общий фонд западной культуры, сделались общим местом, а кое в чем – и подверглись значительному пересмотру. Психоанализ помимо работы с индивидуальной психикой, несомненно, сделался психотерапией культуры, стал одним из принципиальных формообразующих факторов в становлении нынешнего общественного самосознания. По своему масштабу он оказался своего рода терапевтической революцией, произошедшей в прошлом веке. Вероятно, самой необратимой по своим результатам и самой бескровной в истории человечества. В России по известным всем причинам, эта революция имела свою специфику и, по сути, еще не завершилась.

Если просуммировать все ужасы века предшествующего, то их можно объединить под именем «эпохи человекостроительства» – времени, когда в европейской культуре доминировала иллюзия, что можно «создать нового человека». На службу этому был призван, между прочим, и психоанализ. В 20-е годы прошлого века именно молодое государство в Советской России учредило свой (Государственный) психоаналитический институт в Москве.

Многие политические силы тех лет способствовали тому, что возникли экстремистские диктаторские режимы – в СССР и нацистской Германии. К этому – если смотреть глубже в историю – нас постепенно подвели высокомерие, надменность и самоуверенность Просвещения, руссоизм с его «человек по природе добр», объявленная Ф.Ницше «смерть Бога» и пришествие сверхчеловека (белокурой бестии, советского человека и новой общности – «советский народ»). Что мы получили в результате? Фашизм, коммунизм, изнасилованную исковерканную природу и прочие мерзости культуры ХХ века.

Но надо отдать должное – психоанализ, хотя и родился в потоке культуры Просвещения и ее попыток эмансипировать человечество («человек – это звучит гордо!» и т.п.), все же не стал жертвой ее наивного энтузиазма. Среди грохота фашистских барабанов и вспышек кремлевских салютов сохранялась пессимистическая мысль З.Фрейда о том, что цивилизация подразумевает не только прогресс, но и недовольство собой, что человеческое бытие нуждается в сдерживании и запретах. (Не забудем мичуринское «мы не можем ждать милостей от природы…»). К.Г.Юнг пошел еще дальше в своих предостережениях и заявил, что ритуалы и религиозная жизнь в целом являются архетипическими потребностями. Что они уже сами по себе содержат необходимые ограничения, определенный сеттинг, направляющие линии, директивы или руководящие указания, чья функция носит не только негативный, но и конструктивный характер.

Психоанализ сыграл огромную роль в канализации энергии надменности и нарциссизма, с помощью которых западный разум мечтал сотворить нового человека и человечества из его же собственно «дна» (в понимании М.Горького). Прийдя «из грязи в князи», «кухарка управляет государством»! Но даже сами аналитики не вполне это осознают. Сложное чувство переживается сегодня – гордости и обеспокоенности. Наивное всемогущество все еще живет в массовом человеке. Выражение «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» архетипично по своей природе. Оно лишь каждый раз приобретает новые формы. Поэтому «потемкинские проекты» и продолжают работать в общественном сознании – жилье, образование, здоровье и т.п. Сегодня в России мы имеем надежду, что свободный рынок и экономическое развитие, пришедшие на смену коммунистическому «светлому будущему», принесут мир и счастье каждому. Только, как говорил один из героев «Двенадцати стульев» И.Ильфа и Е.Петрова, «деньги вперед!».

Похоже, что в этой надежде доминируют чрезмерный индивидуализм и агрессивное соперничество, которые, напротив, несут в себе риск высвободить деструктивные силы и привести к опасной черте гражданской междоусобицы, репетицию которой мы уже много лет наблюдаем в Чечне.

Мы можем видеть продукты установки на индивидуализм и в нашей профессии психоаналитика. Мы замыкаемся в пространстве аналитических кабинетов, погружаясь в проблемы индивидуальной психотерапии, забывая при этом, что З.Фрейд и К.Г.Юнг были яркими социальными критиками, нацеленными на творческий диалог с культурой. Но культура не пришла к ним на свою первую сессию. Вместо этого она занялась войной и переделом карты мира. Почему? Этот вопрос остался нам. И он весьма насущен для современного психоанализа.

Сегодня мы имеем две наиболее мощных аналитических традиции – монотеистическую фрейдовскую и политеистическую юнговскую. И та, и другая получили широкое распространение в европейской культуре. Одна за счет жесткой фиксированности своих теоретических понятий и медикализированности в части подходов к анализу ярче проявила себя в психиатрии, клинической психотерапии, сексологии. Другая – за счет привязки к символам и образам – получила более широкое распространение в соседних терапевтических областях: арт-терапии, игре в песок, имагинативных терапиях, восточных медитациях, духовных практиках и др.

И это, несомненно, радует. Но наряду с этой радостью неизбежно встает вопрос о пределах или границах психоаналитических идеологий. Следует ли нам стремиться ко все большему охвату этими идеями отечественной культуры? Является ли стремление к такому расширению выражением нашей открытости или же это еще одна победа западной установки на коммерциализацию психотерапии? Не движет ли здесь нами тот экономический предрассудок, прочитываемый как благородное стремление принести пользу людям, твердящий нам, что деятельность и ее продукт должны возрастать бесконечно? Запад уже осознал, что золотой век психоанализа в прошлом и что следует подумать о новых путях развития глубинной психологии. Что нельзя бесконечно жить на проценты с капитала, созданного великими учителями прошлого. Возможно, юбилейная дата, как раз и есть удобный случай задуматься над происходящим.

Очевидно, что психотерапия культуры должна сыграть свою важную роль и в XXI веке. После «смерти Бога» и секуляризации жизни, сопровождавшей нашу культуру весь прошлый век, мы переживаем сейчас то, что называют «смертью идеологий». Кроме того, в России свой языческий бог хотя и умер, но еще не похоронен и, стало быть, не оплакан. И уже одно это чревато определенными социальными взрывами. Конечно, смешно сожалеть о смерти фашизма или коммунизма, однако, следует помнить, что они являлись замещающими религиозными конфессиями. В них верили. Теперь мы остались одни, без прежних ритуалов и веры, и это делает нашу жизнь более невротичной. Мы остались наедине со своим индивидуализмом, без традиционных базовых обязательств перед социумом, и уже одно это способно превратить общественную жизнь в вечную борьбу.

Этот индивидуализм постепенно отравляет наше ощущение человеческого сообщества вокруг, ощущение тех нормальных архетипических границ, которые мы по тоталитарной привычке именуем «порядком» и которые – заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет – вырождались в крайности религиозного или идеологического фундаментализма. Архетипические образы устаревают и отбрасываются, но сами архетипические границы-сеттинги вечны, и важнейшая задача современного психоанализа – помочь их восстановлению. Не через внешние правила, табу и запреты, а через выращивание этих границ изнутри из психического материала – чтобы возвысить наше чувство сопричастности друг другу.

* * *

З.Фрейд был первым по-настоящему значительным человеком на моем жизненном пути; никто из тех, с кем мне к тому времени доводилось общаться, не шел с ним ни в какое сравнение. В его поведении и взглядах не было совершенно ничего тривиального. Мне он показался необыкновенно умным, тонким, проницательным, одним словом – совершенно замечательным человеком. И все же мое первое впечатление о нем было в какой-то степени смешанным: чего-то в нем я так и не смог понять [4].

В каком бы смысле мы не употребляли словосочетание «картина мира» – физическая картина мира, парадигма или риторический оборот, или как синоним «мировоззрения», «философии жизни», Weltanschauung или как-то еще – оно сохраняет коннотацию, добавочное значение, аспект целостности, некоторого законченного представления о чем-то. В случае «картины мира» здесь в качестве объекта представлен «мир», а «картина» означает сам способ целостного представления.

В рамках данной статьи речь пойдет о различиях и сходствах в картине мира в психоанализе З.Фрейда и аналитической психологии К.Г.Юнга.

Общепринятым считается, что К.Г.Юнг разорвал отношения с З.Фрейдом из-за несогласия с идеей сексуальной этиологии неврозов и центральным местоположением эдипова комплекса. Это обстоятельство, помимо еще и расхождений личного характера (Сабина Шпильрейн и др.), разумеется, имеет место, но представляет всего лишь вершину айсберга. Основной массив данных скрыт под поверхностью предъявленной картины, на ее задних планах, располагающихся в глубине «аналитической сцены».

Я позволю себе очень эскизно воспроизвести в сравнительной форме некоторые довольно известные (общие) положения в учениях обоих мэтров.

Зигмунд Фрейд

Он был врачом, человеком и мыслителем, стремившимся к ясности, и симпатизировал рационализму Просвещения, целью которого было рассеять всяческие суеверия, догмы и традиционные недомолвки. З.Фрейд был убежден, что первейшим условием индивидуальной и коллективной эмансипации является свобода от иллюзий, и именно этот постулат составлял повестку дня мыслителей Просвещенческой эпохи, пытавшихся развенчать освященные веками обычаи, традиции и утвердить бесстрастный интеллект на месте чувств, восторгов и религиозных иступлений.

Отсюда, с фрейдовской точки зрения, изначальная функция символа в мифологии и сновидениях заключается в том, чтобы замаскировать намерения и смыслы бессознательной психики, лежащие в глубинной душевной основе. Другими словами, исказить или представить их в ложном свете, сделать эти основополагающие намерения и смыслы приятными и удобоваримыми (и при этом нерасшифрованными) для сознательного восприятия. Тем самым слепые безрассудные влечения через сновидения и симптомы пациента пролагают дорогу для собственного выражения и на своем пути разрушают или расстраивают намерения сознательного, рационального Я.

В соответствии с этим рационалистическим предубеждением, З.Фрейд был также склонен подчеркивать иррациональные и персеверативные свойства бессознательных психических процессов. Это засвидетельствовано, например, в его теориях навязчивого повторения и влечения к смерти, идеям, которым он во многом обязан А.Шопенгауэру, Ф.Ницше и фон Гартману. Соответственно фрейдистски ориентированный специалист сразу же обращает внимание на причины, кроющиеся в раннем детском переживании, и подходит к символизму бессознательного с желанием сбросить с него маску – вот ты какое, бессознательное?! Маска, я тебя знаю! – или же свести объяснение его действия к возобновившейся утечке инфантильных или ранее изжитых импульсов. При таком подходе всегда есть надежда, что высвечивая бессознательные конфликты пациента и терзающие и угнетающие его паттерны, лежащие в психических глубинах и склонные к навязчивому повтору, разум возобладает и в конечном итоге разрушит эти вредоносные фиксации и невротические комплексы.

Карл Густав Юнг

В отличие от фрейдовского подхода, взгляд К.Г.Юнга на бессознательный разум ведет свое происхождение от витализма и натурфилософии Ф.Шеллинга и его последователей, которые сконструировали бессознательный разум в виде одного из проявлений всепроникающей (имманентной) рациональности (неосознаваемой вообще), покрывающей весь космос [3]. Этот Всеобщий Разум невосприимчив (к) и невыразим в ограниченном языке изолированного, сознательного Я. Таким образом, в драматическом контрасте с З.Фрейдом, который рассматривал бессознательный разум, как отсталую, регрессивную часть психического, сопротивляющуюся приспособлению к требованиям реальности, К.Г.Юнг полагал бессознательный разум ориентированным на реальность. Он считал его прогрессивно эволюционирующей силой, которая двигает человека вперед, к совершенно новым ситуациям и конфликтам, а не к простым повторениям прежних. В результате, согласно К.Г.Юнгу, бессознательное управляется своими собственными неартикулированными аргументациями, которые часто превосходят сознательные рассуждения по своей глубине и остроте, так что функция символа в конечном итоге заключается в том, чтобы выразить – а не только и не столько подавить – свои тенденции, скрытые в глубине. Выразить через себя в надежде на то, что сознательное Я с его ограниченной способностью и энергетической возможностью к наблюдению, заметит этот информационный посыл из своих же психических глубин. Вместо того, чтобы разоблачать бессознательное или лишать его силы фальсифицировать или деформировать сознательную осведомленность, К.Г.Юнг относился к снам и мифам, как к внешним выражениям сверхрационального источника мудрости. В отличие от З.Фрейда, он полагал гегемонию разума враждебной духовной жизни человека.

Итак, для З.Фрейда один лишь разум позволял одержать победу над внутренними конфликтами, над отжившими и персеверативными свойствами влечений, которые, будучи оставленными без присмотра, способны приводить к индивидуальным и коллективным разрушениям и окончательному краху. По контрасту, для К.Г.Юнга разум – весьма ограниченный и весьма несовершенный инструмент приспособления, который едва ли способен вникнуть в молчаливые аргументации бессознательного и редко согласовывается с ними. В этом смысле функция символа заключается в том, чтобы установить связь сознания с бессознательными содержаниями в том отношении, в каком сознание еще не готово или не способно к их пониманию и усвоению. Пусть аудитория сама определится с тем, кто ей ближе – Просвещение или же Ф.Шеллинг и А.Бергсон.

Личные повестки дня и интеллектуальные проекты

Но между З.Фрейдом и К.Г.Юнгом существуют также и важные сходства, на которые стоит обратить внимание, поскольку они помогают объяснить их первоначальное сотрудничество и последующий разрыв. И З.Фрейд, и К.Г.Юнг видели себя эмпириками, то есть людьми, строящими рассуждения на основе практического опыта. И в то же самое время оба хотели оставаться культурными героями и наставниками человечества. Также З.Фрейда и К.Г.Юнга отличала их поразительная «творческость» – способность к выстраиванию создающего пространства вокруг себя – и интеллектуальная независимость. Биографы отмечают также их противоречивость в характере – теплоту и щедрость духа, сменявшиеся безжалостным, скрупулезным эгоизмом и манипуляторством, черствостью и равнодушием к реальным нуждам и интересам других людей. Их лидерские стили были глубоко патерналистскими.

Культурные герои, наставники будущих поколений обычно являются политическими или религиозными фигурами или же исключительно одаренными и харизматическими артистами или художниками, такими, как Чарли Чаплин или Пикассо. Представление о том, что психолог или психиатр могут претендовать на подобный статус, выглядит вполне убедительно сегодня, благодаря их же – З.Фрейда и К.Г.Юнга – примеру. Но в их собственное время это могло показаться аномалией – это факт, который мы все склонны забывать. Просвещенческая традиция, которой следовал З.Фрейд, по большей части, гордилась собой за то, что она взломала предрассудки и догмы прежних веков. Она излучала огромный оптимизм по поводу возможностей человеческого прогресса и склонялась к тому, чтобы рассматривать историю как последовательную цепь злодеяний, эксплуатации человека человеком и предрассудков, историю, которая учила, как не следует поступать и чего следует избегать.

По контрасту с З.Фрейдом К.Г.Юнг был пропитан культурной идеологией консервативного Романтизма, представленного историком Якобом Буркхардтом, идеализировавшим прошлую историю как родниковый колодец здоровой и практичной мудрости относительно того, как жить правильной жизнью. Консервативные Романтики обычно осуждали попытки Просвещения порвать с прошлым как невоздержанное желание очистить человеческое общество от предубеждений и предвзятостей и при этом неизбежно лишить его наиболее уравновешенных и гуманных черт. То есть, вместе с водой выплеснуть и ребенка!

Вспомним, в какой ряд поставил себя сам З.Фрейд: вместе с Н.Коперником и Ч.Дарвином. Первый показал, что Земля не центр Вселенной, а человек на ней не управитель оной. Ч.Дарвин лишил человека не только привилегированного положения в Космосе, но и уравнял с прочим животным миром. З.Фрейд считал, что он нанес окончательный удар, который вряд ли можно назвать милосердным: человек не является хозяином даже в собственной душе. Человеческая психика болезненно расщеплена, а сам человек об этом даже и не догадывается.

В последовательно просвещенческом духе З.Фрейд хотел порвать с прошлым и соответственно писал о том, что он – как если бы – лично открыл и нанес на карту планету или неизведанную доселе территорию по имени «бессознательное» З.Фрейд полагал, что открыл сам феномен бессознательной душевной жизни и несводимость психики к сознанию. Хотя мы знаем, что мысль XIX века осознавала это понятие задолго до З.Фрейда, о чем, в частности, написал в свое время и наш соотечественник Петр Рудницкий.

В отличие от З.Фрейда, К.Г.Юнгу всегда доставляло удовольствие – почему, тоже вопрос? – признавать своих предшественников даже тогда, когда ему важно было защитить свою оригинальность в идеях. Как и большинство умеренных Романтиков, он вполне осознанно сохранял чувство почтительности к предкам. По этой причине, К.Г.Юнг смог уложить фрейдовский вклад в психологию бессознательного в живой исторический контекст, а его статьи и наблюдения по этой части до сих пор остаются стимулирующими и прозревающими [5]. В дальнейшем З.Фрейд остался со своим императивом «где было Оно будет Я» и перекрыл себе путь к дальнейшей децентрализации психического.

Но процесс исцеления от нарциссизма и мегаломании продолжался. К.Г.Юнг продолжил этот переход. Согласно его модели, бессознательное психическое состоит не только из забытых переживаний, но и содержит сам генетический код психического, существовавший еще прежде любого Я, которое происходит из него, а не наоборот. Этот «код» является общим для всех и содержит универсальный психический язык, засвидетельствованный мифами, сказками, легендами, патологическими манифестациями, сновидениями. Глубинная его часть в форме коллективного бессознательного объединяет психические свойства всего человечества как некоего общего целого. На фоне бессознательного психического Я съеживается еще более, сопоставление делает его бесконечно малым. Произошло осознание того, что «не психическое во мне, а я в психическом». В подобном осознании, в частности, релятивизируется и преодолевается психоцентризм (Психоцентризм в данном случае представляет неспособность носителя той или иной психологической доктрины признать –кроме своей собственной – валидность и других психологических воззрений и теоретических построений).

Отношение к религии и к психотерапии

Как наследник культуры Просвещения, З.Фрейд предъявил свою враждебность организованной религии и мистицизму во всех их формах и проявлениях. Религиозная вера для З.Фрейда аналогична или равнозначна коллективному обсессивному неврозу. Юнговское отношение в этом вопросе совершенно иное. К.Г.Юнг рассматривал религиозные верования и переживания как пути к трансцендентному, к возвышению, целостности и индивидуации, и – если коротко – как побуждение к здоровью и интеграции. Но хотя он приветствовал диалог с клириками и теологами всех верований и конфессий, особенности собственного его темперамента к ереси и всему эзотерическому делали его отношение к организованным религиям крайне амбивалентным. Он всячески подчеркивал приоритет религиозного переживания в сравнении с конфессиональным верованием. Соответственно, в отличие от З.Фрейда, он приветствовал мистицизм как допустимый и оправданный путь к трансцендентному знанию. Он погрузился в изучение китайской Книги Перемен, в гностицизм, алхимию, Каббалу, даосизм и тантрическую йогу.

Сохраняя свою специфику в подходе к сакральному, З.Фрейд и К.Г.Юнг следовали двум различным эпистемологиям, и двум различным подходам к терапевтической технике. Фрейдовский метод является преимущественно дистанцирующим и аналитическим, на каждом отрезке оценивающим плоды внимательного безучастного наблюдения [7]. З.Фрейд методично продолжал свою работу с пациентом, собирая факты, отмечая аномалии, делая выводы, проверяя гипотезы и т.д., не отступая от своей нейтральности, оставаясь для пациента закрытым.

Юнговский подход к терапии приветствовал участие аналитика и эмпатическую идентификацию со своим пациентом в прямом с ним взаимодействии. Резюмируя эти различия, можно сказать, что личность и когнитивный стиль З.Фрейда были преимущественно аполлоническими, а К.Г.Юнга – дионисийскими.

Несмотря на всю разницу, оба были по своей сути ламаркистами в мировоззрениях (картинах мира). Они твердо верили в унаследованность приобретенных признаков и были привержены положению о том, что «онтогенез повторяет филогенез». Этот постулат позволил им обеспечить строительные леса для многих теоретических нововведений не только в клинике, но и в социальной психологии, в религии и политике. Утвердив свои клинические позиции в профессиональной среде и общественном мнении, З.Фрейд и К.Г.Юнг начали постепенно расширять границы своих теорий за пределы клинического сеттинга, двигаясь в сторону общих оснований гуманитарных наук или дисциплин. Если индивидуальное развитие повторяет развитие целого вида и воспроизводит в конспективнойй форме видовую историю, то остается только предположить, что требуется сложное и мощное междисциплинарное усилие, чтобы ассимилировать и связать вместе – синтезировать – эти различные дисциплины, которые отображены на условной карте различными направлениями и измерениями этих гомологических (соответственных) процессов. Физическая и культурная антропология, сравнительные религия и мифология, археология, история, искусство, литература, неврология, генетика, лингвистика – все вдруг объединились друг с другом в зародышевой форме и стали частью большой картины, которая манит к себе и призывает к более глубоким исследованиям и еще большей интеграции.

Психотерапия и мифология

З.Фрейд сказал, что все открытия новых переживания и обретения нового опыта – это вопрос переоткрытия старых переживаний и прежнего опыта, что новый опыт является обновленным изданием внутренних процессов, первоначальные планировки которых хранятся внутри нашего разума. Но то, что мы обнаруживаем вокруг себя, является, прежде всего, материалом самого воображения, творческого воображения, которое формирует Вселенную и одушевляет историю. Сделав мифологию центральным компонентом своей теории, З.Фрейд надеялся, что К.Г.Юнг «отвоюет» религию и мифологию для психоанализа. После их разрыва эта миссия была «поручена» Отто Ранку, который и делал это по своему долгу более чем десять лет. В широком смысле психоанализ никогда и не был просто клинической дисциплиной, а скорее представлял последовательную попытку понять индивида и общество в их историческом, динамическом и диалектическом взаимодействиях, свободных от шор условностей и предрассудков. В результате по своему масштабу и характеру мы имеем дело с унаследованной междисциплинарной отраслью знания, даже если ее отправной точкой и является психотерапия неврозов. Попытки обнаружить соответствия и связующие нити между психопатологическими условиями, личностной теорией, социальной психологией, политикой, религией и так далее до сих пор всякий раз натыкаются на внутреннее противостояние между всеми вышеназванными дисциплинами.

Равно как и попытки сузить масштаб психоанализа и (или) аналитической психологии и вместить их в одну более клиническую специализацию – медицинскую или психологическую – входят в этот молчаливый сговор с этим междисциплинарным соперничеством.

Либидо и психическое развитие

В свое время З.Фрейд и К.Г.Юнг предположили, что онтогенетическая последовательность от зачатия до рождения проходит сквозь серию единообразных унифицированных фаз или стадий, следуя по траектории от одноклеточных организмов через растения, рыб, рептилий, примитивных млекопитающих и так далее. Далее, что этот эволюционный процесс в миниатюре продолжается и во внеутробной внешней среде, хотя теперь уже индивид, принявший отчетливую человеческую форму, воспроизводит ранние фазы культурной или специфически человеческой истории, а не других животных или «доживотных» предшественников человека как вида.

Основываясь на клинических данных, З.Фрейд и К.Г.Юнг предположили также, что психологическое развитие, которое в идеале соизмеримо с физическим созреванием, может происходить в более или менее автономном режиме при неблагоприятных условиях окружающей среды или под давлением конституциональных/генетических факторов. Когда это происходит, у индивида может развиваться невроз, психоз, фобия или перверсия, вызванная задержкой в развитии (фиксация) или возвращение к более ранней стадии психологической эволюции (регрессия), которую в тех случаях, когда это возможно, пытается улучшить или исправить анализ.

Между тем, З.Фрейд и К.Г.Юнг допустили, что фиксация на (или регрессия к) какой-то точке онтогенетической последовательности находит свое подтверждение в манифестных симптомах и бессознательных фантазиях. Их содержание – будучи личным, на одном уровне – прислушивается к более ранним филогенетическим или культурным стадиям развития, которые продолжают окрашивать, формировать или вмешиваться в наши сознательные бодрствующие мысли и процессы. На этом пути, регрессирующий индивид, Я которого ослаблено, волей-неволей отбрасывается назад в коллективную сферу существования. Здесь находят свое объяснение параллели между невротическими и особенно психотическими фантазиями и мифологическими мотивами архаических обществ и древних цивилизаций, равно как и многими художественными мотивами и предрассудками. Даже при отсутствии очевидного расстройства, З.Фрейд и К.Г.Юнг допускали, что скоротечные невротические расстройства и кризы того или иного сорта неизгладимо вплетены в ткань (структуру) любого «нормального» человеческого существования – во фрейдовскую «психопатологию обыденной жизни», в юнговские «комплексы». Хотя они и актуализируют эпизоды или аспекты нашего личного прошлого, неразрешенные внутренние конфликты, эти скоротечные и относительно слабые расстройства также отдаются эхом нашего коллективного прошлого с его травмами и превратностями, начиная с доисторических времен.

В этой логике существует и вид коллективной регрессии в рамках или границах нормы, как правило, капризной и непостоянной, который облегчает непрерывное «возвращение вытесненного» при помощи давно забытых эпизодов и процессов из давней пре-истории, которая разыгрывается заново. Так что несмотря на прогресс в овладении природой и изменения в политической и социальной организации, доведенной до совершенства технологией и историческими потрясениями, «безвременный» характер бессознательного, впервые отмеченный А.Шопенгауэром, указывает, что те же самые коллективные драмы, разыгрываемые снова и снова, не имеют, в реальности, видимого конца. Между тем, миф, ритуал, религиозные идеи и артефакты (или их секулярные суррогаты) обеспечивают путеводную нить к ядерным конфликтам и динамизму коллективной жизни. Так же, как звезды в астрономическом телескопе отражают события в реальном, но давно ушедшем времени, эти неизменные паттерны бессознательного демонстрируют свое зарождение в следах, которые бесконечно реверберируют в будущее.

Конечно, в рамках указанного филогенетического консенсуса З.Фрейд и К.Г.Юнг расходились по многим вещам. З.Фрейд, просвещенческий мыслитель, желал порвать с прошлым, думал о филогенетическом наследии как о перманентной угрозе нашей рациональности и как о чем-то, что должно быть проанализировано и преодолено насколько это возможно. Романтик К.Г.Юнг, рассматривал это как потенциальную угрозу внутренней целостности Я и коллективному благополучию, но также и как репозиторий для бессознательной мудрости вида, которым мы пренебрегаем с опасностью для себя.

Другим тактическим различием в рамках стратегического консенсуса было их представление или понимание психической энергии или либидо, вызвавшее самую неистовую полемику с обеих сторон. Но и З.Фрейд, и К.Г.Юнг были согласны друг с другом в том, что когда индивид прекращает двигаться «вперед» в своем поступательном развитии, то – в форме фиксации или регрессии – начинает развиваться болезненное состояние.

Понятие либидо у З.Фрейда было специфически сексуальным по своему характеру и привязанным к массе механистических предположений и допущений относительно природы организма как закрытой системы. Юнговское понятие о психической энергии было более обобщенным, открытым и телеологическим по своему характеру [6]. Несомненно, его подход также открыт для критики, но его преимущество состоит в том, что не затемняются без разбора границы между сексуальными потребностями и чувствами и другими человеческими интересами и запросами. К.Г.Юнг поддерживал то мнение, что сексуальность наполняет любой вид человеческой деятельности: искусство, науку, религию, психотерапию, спорт и т.д. Но он протестовал против первичности сексуальных потребностей и интересов. Против их первенствования над всеми другими, против рассмотрения всех других потребностей и интересов как простых (сублимативных) отклонений или производных форм сексуального желания.

Другой аспект расхождений по поводу психической энергии заключался в том, что З.Фрейд и К.Г.Юнг по-разному относились к регрессии. Оба утверждали первичность регрессивного компонента психического, который запускает встречное течение нормальному, «прямому» потоку либидо даже в отсутствии внешних барьеров и фрустраций.

К.Г.Юнг утверждал, что болезненная фиксация на материнском образе – включая откровенно инцестуозные фантазии – символизирует желание вернуться во внутриутробное существование и совершенно оставить свое индивидуирующее развитие.

Подход З.Фрейда был другим. Регрессия в его словаре была неизменно ругательным словом и никогда – посредником интеграции или обновления. Согласно З.Фрейду, регрессия может выступать в двух ипостасях – в нарциссическом плане и как регрессия Танатоса. Человек, регрессировавший нарциссически, забирает назад все свои либидинальные катексисы на внешние объекты, все свои связи с реальностью и увязывает их только с фигурами внутренней фантазии в попытках восстановить условия внутриутробной жизни [1]. В этом месте его теоретизирования связь между регрессией и сильным стремлением восстановить внутриутробное существование – на которое К.Г.Юнг обратил внимание еще раньше (символы трансформации) – видна заметно. Хотя очевидное сходство никогда самим З.Фрейдом не признавалось – здесь перед нами непосредственный пример ученика, который обучает учителя и, тем самым, потенциально осложняет дальнейшие отношения.

По контрасту преимущественно регрессивные побуждения которые З.Фрейд постулировал в «По ту стороны принципа удовольствия» (1920 г.), не были связаны с внутриутробными фантазиями, интроверсией и т.д., а с очевидным побуждением у живых вещей вернуться в неорганическое состояние, так как их репродуктивное обязательство перед видом выполнено, осуществилось. Джон Керр отмечал, что понятие инстинкта смерти дало возможность З.Фрейду утверждать первенство эдипова комплекса в коллективном бессознательном и лишить нуминозной силы материнское имаго, которой его наделил К.Г.Юнг, следуя за Бахофеном [9].

В любом случае, в результате вышеупомянутых сходств и различий З.Фрейд и К.Г.Юнг прочертили контуры коллективной психики различными способами и в отношении к: 1) единству или плюральности «коллективного бессознательного» и 2) первенству патернального или матернального имаго в культурном, историческом и индивидуальном развитии. Как и А.Шопенгауэр, оба – З.Фрейд и К.Г.Юнг рассматривали бессознательный разум как «безвременный». Априорные кантианские категории, законы пространства и времени, каузальность и логика, которые регулируют функционирование ориентированного на реальность Я (или персоны), не затрагивают самых глубоких слоев личности, уходящих вглубь до непостигаемых источников инстинкта и коллективной жизни. И тут консенсус превалирует.

В 1912 году, когда взаимная очарованность друг другом спала, З.Фрейд, с возрастающей горячностью, настаивал, что поразительная множественность мифологических символов представляет всего лишь множество производных выражений одного и того же самостного унитарного или «сердцевидного» комплекса – эдипова, как его теперь называют. Хотя З.Фрейд в конечном итоге допустил наличие до-эдипальных проблем и процессов у женщин, он всегда рассматривал культуру и цивилизацию как по существу маскулинные достижения, в которых женщины участвовали просто как пассивные наблюдатели или объекты желания и никогда не были носителями нуминозной силы или притягательности сколько-нибудь близкой «первоотцу». В той степени, в которой это занимало З.Фрейда, если пациент являлся лицом мужского пола, то над всеми остальными процессами развития довлела амбивалентность по отношению к отцу и страх кастрации. И это длилось до тех пор, пока пациент не развивал в себе «реверсный эдипальный комплекс».

Коллективное бессознательное К.Г.Юнга было более плюралистическим, нежели у З.Фрейда. Вместо одной архетипической драмы, являвшейся ядерным или центральным комплексом, из которого произрастали все остальные проявления, К.Г.Юнг допустил неопределенное число коллективных репрезентаций, смысл которых или центральность варьировались в соответствии с потребностями, условиями и всем психическим закулисьем субъекта. Их подвижность и гибкость в отношении множественности сосуществования коллективных представлений была всякий раз достойна похвалы до какого-то момента, поскольку это не влекло за собой редукционистской программы подгонки сбивающих с толку своим изобилием мифических идей к прокрустову ложу одного единственного ядерного конфликта. К.Г.Юнг положил в основу своих доводов существование ядерной драмы, которая принимала характер первостепенной важности из-за своей кросс-культуральной универсальности, а именно – процесса индивидуации, то есть отделения от матери.

Фрейдовская теория нарциссизма и постепенного появления Я из недифференцированной матрицы инстинкта и фантазии [1] весьма походила на юнговские идеи (символы трансформации). Их доктринальные различия, которые сводились к толкованию сновидений (редуктивное-нередуктивное), первичности эдипова комплекса и понятия либидо, обострились от столкновения личных амбиций и/или сексуальных секретов, которыми они делились друг с другом, что и привело к окончательному расхождению.

Резюме

Можно полагать, что причиной разрыва отношений были не только клинические моменты. Путь, по которому К.Г.Юнг и З.Фрейд интерпретировали свои клинические данные определялся их приверженностью предшествующим культурным принципам. То, что З.Фрейд пытался перенести, разрушить и в каком-то смысле сохранить богатство идей и прозрений, которые он извлек из эпохи Просвещения, равно как и из немецкого Романтизма – оказалось невозможным проектом: свидетельством тому было и то, что К.Г.Юнг не смог окончательно его подтвердить или обосновать. В отличие от З.Фрейда, у К.Г.Юнга не проявилось желания совместить эти два расходящихся направления европейского «духа времени». Почему? Потому что на этой «площадке» доминировал З.Фрейд. Тем не менее, как и З.Фрейд, К.Г.Юнг рассматривал себя изначально как эмпирика, хотя позже переместился на позиции феноменологии. Его акцент на первичности материнского имаго в проспективном характере бессознательных ментальных процессов отражает его несомненную приверженность Романтизму – в частности, К.Карусу и И.Бахофену.

Сейчас стало очевидно, что ни З.Фрейд, ни К.Г.Юнг не обладали монополией на истину, но их теории, так впечатлившие умы последующих поколений специалистов, относительно бессознательного разума, подтверждают тщательность и добросовестность проведенной ими работы и вызывают почтительность к обоим.

История реабилитировала К.Г.Юнга, оправдала его поступок в плане разрыва с З.Фрейдом (иначе мы не имели бы аналитической психологии), но этот факт редко признается в современной аналитической историографии. Сегодня мы являемся свидетелями впечатляющего изобилия психоаналитических школ, начиная от теории объектных отношений, психологии самости, межличностного психоанализа и лаканизма, и столь же быстрого расширения постюнгианских подходов. Сегодня, последователи К.Г.Юнга в целом более внимательны к инновациям в психоанализе, чем последователи З.Фрейда к новым идеям в аналитической психологии.

(Совместные конференции уже давно проводятся. Я был на пражской. И они изначально инициировались юнгианцами).

Культурно-историческая картина мира, Weltanschauung, представляется сегодня чрезмерно насыщенной. Ее можно смело переформатировать. В чем же дело? Неужели со времен З.Фрейда и К.Г.Юнга мы так и не сдвинулись с места? Вечные дети вечных отцов. Неужели наши клинические понятия и практика так и не освободились от античного культурного багажа, которым З.Фрейд и К.Г.Юнг наполнили консультационные кабинеты?

Чьи же мы дети сегодня? Вероятно, по большей части, З.Фрейда? З.Фрейд в качестве наследника просвещенческой традиции, полагал, что психологию бессознательного можно развивать на чисто научной и эмпирической базе. По контрасту с ним, К.Г.Юнг сравнивал тех, кто воображали, что они свободны от всяких культурных предубеждений и пристрастий, с наследниками барона Мюнхаузена. Он настаивал на том, что культурные предубеждения формируют теории человеческой природы и, соответственно, как следствие, клинические идеи и практики. Если он был прав, то культурная предвзятость обладает достаточной мощностью или влиянием, чтобы оставаться бессознательной.

Мы не отрицаем, что культурные предубеждения формируют клинические идеи и практики в случае наших предшественников. Но как быть в нашем собственном случае? В какой степени мы ответственны за свои методологические и терапевтические установки? Каким образом наш культурный контекст воздействует на наш контент, на конкретную аналитическую работу и на нашу картину мира. Многие из нас вышли из советской психотерапии с ее официальной идеологией – диалектическим материализмом, который в качестве теоретического инструмента остается вполне работоспособным. Искушение безоглядно порвать с прошлым, отвергнуть своих феодальных предшественников должно сопрягаться с сохранением традиции, преемственности и внутренней целостности. В конце концов наши анализанды, клиенты и пациенты – также люди плоть от плоти из этого прошлого. И это следует учитывать в аналитической работе. От впадения в крайности на пути самоидентификации нас оберегает герменевтика, которой нас обеспечивает современный Дух времени. Хотя и она не является панацеей от интеллектуальных фиксаций.

Литература

  1. Фрейд З. О нарциссизме// Очерки по психологии сексуальности. – Минск: «Поппури», 2003. – с.117-144.
  2. Фромм Э. Психоанализ и этика. – М.: Республика, 1993. – 415 с.
  3. Элленбергер Г. Открытие бессознательного. В 2-х т. – СПб., 2001-2004.
  4. Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. – М.: Практика, 1998. – 480 с.
  5. Юнг К.Г. О природе психе. – М.: «Рефл-Бук», 2002. – 415 с.
  6. Юнг К.Г. О психической энергии// Хардинг М.Э. Психическая энергия: превращения и истоки – М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 2003. – С.11-15.
  7. Юнг К.Г. Психотерапия и мировоззрение// Юнг К.Г. Аналитическая психология. Прошлое и настоящее. – М., 1995. – С.45-52.
  8. Юнг К.Г. Фрейд и Юнг: разница во взглядах// Юнг К.Г. Критика психоанализа. – СПб., 2000. – С.263-272.
  9. Kerr J. A most dangerous method. – N.Y., 1995.

Шесть этапов развития ребенка в зеркале символдрамы. Анальная, эдипальная, латентная фазы и пубертат, Психотерапия — Гештальт Клуб

ЭТАП ТРЕТИЙ — АНАЛЬНАЯ ФАЗА

Примерно с одного года до трех лет ребенок переживает анальную стадию психосексуального развития, на которой формируется анально-навязчивый радикал личности. На этом этапе проявления шизоидной расщепленности, характерные для предшествующей фазы развития отходят как бы на второй план, хотя и не уходят полностью, а лишь преобразуются: происходит разделение на «плохое» и «хорошее».На анальной стадии важно, чтобы ребенок четко стоял на ногах. Двухлетний ребенок умеет ходить, знает тяжесть своего тела, знает, где находится «верх» и «низ». Это умение ориентироваться в пространство на социальные переживания. Так как ребенок уже научился ощущать себя в окружающем мире, у него возникает потребность разобраться в социальных ролях окружающих его людей. Возникает вопрос о «вожаке стаи», о главе семьи. «Могу ли я ему противостоять? » — как бы задает себе вопрос ребенок.Наступает «Троц-фаза» — фаза протеста.

При нормальном развитии «фаза протеста» через некоторое время сама по себе проходит. Однако слишком жесткое, слишком строгое, ригидное и консервативное воспитание «ломает» ребенка в этот период, делает его сверхпослушным, сверхприспособленным, подавляет его активность. Сейчас известно, что это небезопасно для развития ребенка. Безинициативность, пассивность и даже задержка в интеллектуальном развитие могут быть связаны с излишне жестким воспитанием и чрезмерными ограничениями на анальной стадии развития.

Если на анальной стадии психосексуального развития ребенок решается на проявление агрессии, а взрослые его в этом жестко ограничивают, ругают и наказывают, то потом ребенок может испытывать сильное чувство вины. В это время ребенку требуется гораздо больше любви и внимания со стороны матери и других значимых взрослых, чем обычно.

Как уже начинается, на анальной фазе дифференциация в понятиях ребенка на «плохое» и «хорошее». «Плохое» выталкивается вовне подобно тому, как выталкивается из организма кал.При этом включаются мышцы-сфинктеры, служащие для контроля за выделительной функции. Процесс пищеварения и даже выделение кала у ребенка происходит на неосознанном уровне. Ребенок не осознает, что все, что он заглатывает, переваривается в однообразную массу. Если происходит фиксация и застревание на анальной фазе, то у ребенка развивается тенденция делать все одинаково и много.

На этой стадии дети любят играть с водой и песком. Ребенок с преобладающим анально-навязчивым радикалом в структуре личности, впрочем, так же, как и шизоидный ребенок, играя с песком, проявляет тенденцию «все выше, все больше».В экстренных случаях Подобная тенденция развивается в навязчивое стремление: получать все больше материальных благ, посредством которых можно занимать все более высокое социальное положение.

В социальном плане ребенок уже способен «Отграничиться», то есть воспринимать себя как отдельную личность. Анальные тенденции включаются в дальнейшем в проблему авторитета, начинается начало отношений в семье. Это время приучения к опрятности и порядку, но если за какую-либо неопрятность подвергать детей чрезмерному наказанию, могут садо-мазохистские тенденции в психике ребенка.Насилие над ребенком, жестокость потерь приводит к ранней сексуализации: развиваются анально-садистистический эротизм или анально-пассивная установка.

Именно в этот период времени ребенок учится говорить. Психоаналитики считают, что еще на первом году жизни в нашей психике образуются интроекты — внутренние образы внешние объектов. Внутренние символы появляются с 18-месячного возраста. Но в современных психоанализе существует и другая точка зрения. Последние исследования младенцев показали, что малыши многие вещи может делать намного лучше, чем нам раньше представлялось.Но символической памяти у них все же еще нет.

Очень важные данные приведены известный немецкий исследователь Мартин Дорнес в своей книге «Компетентный младенец». Он пишет, что если мама во время беременности громко читала сказку, ребенок ее узнает после рождения, он интенсивнее и с большим удовольствием сосет соску. Это доказывает, что и в столь раннем возраст уже существует на узнавание, и ребенок в отсутствии памяти матери удерживает ее образ. Сказка ассоциативно стремится с мамой, и поэтому у ребенка увеличивается активность при сосании соски.Ребенок обращается к интроецированному материнскому образу. В глубинах нашей психики хранятся переживания, связанные с рождением. В психотерапии по методу символдрамы они часто проявляются в образах « пещера » и « дупло ».

На анальных тенденций в характере базируется развитие структуры « Сверх-Я » и способности к вытеснению. Ребенок усваивает, что можно и что нельзя, что нужно в себе контролировать, а чего нужно стесняться и прятать от окружающих.Ребенок учится вытеснять запретные желания. Анальные тенденции могут проявляться как в навязчивой структуре характера, так и, наоборот, в эмоциональной неустойчивости. Нередко наблюдается «Выстреливающая» агрессия. Можно провести определенную аналогию между навязчивостью в характере и взрывом агрессии, с одной стороны, и характерным для анальной стадии психосексуального получения удовольствия от удержания экскрементов и от резкого освобождения от них, с другой стороны.

Для анальной фазы характерно, что осознал запрет и наказания.Это первая социализация и, в то же время, первая манипуляция взрослыми со стороны ребенка, первое сознательное управление своих действий.

В ходе психотерапии по методу символдрамы установки анальной стадии психосексуального развития у пациентов могут проявляться следующим образом образом. Во время сеанса психотерапии ребенок с анально-навязчивой структурой личности может выражать свои желания в такой форме: «Я не хочу об этом говорить ». Он может спрашивать: «А это нужно?» Иногда такие дети могут отказываться закрывать глаза для образов.В этом проявляется действие шизоидного радикала в структуре личности. Когда дети с фиксацией на анальной стадии развития образы, они, как правило, активны, показывают силу, инициативны, легко выигрывают. Наряду с этим вокруг них часто появляется грязь. Если сложилась анально-навязчивая структура личности, то все образы будут идеально правильными и чистыми. Иногда в образах могут появляться заборы, символизирующие то, что проход запрещен. Это соответствует внутренним запретам в осуществлении анальных желаний.В стандартном мотиве « луг » представляемый образ часто заболочен. В связи с тем, что на анальной стадии формируется структура « Сверх-Я », в образах, которые представляют дети с фиксацией на анальной фазе психосексуального развития, появляются символы сверхавторитетов (тучи, гроза, гром, выражающие недовольство папы или мамы). У пациента с явно выраженным анальным характером в представляемых образах нередко появляется золото, символизирующее анальные тенденции либидо как высшую ценность — удовольствие от обладания и соприкосновения с экскрементами.

ЭТАП ЧЕТВЕРТЫЙ — ЭДИПАЛЬНАЯ ФАЗА

Классический психоанализ рассматривает эдипальную фазу психосексуального развития (от 3 до 6 1 / 2 лет) как кульминацию всего детского развитие, оказывающую решающее воздействие на формирование характер. В то же время развитие на этом не заканчивается, оно продолжается и дальше.

З. Фрейд описывал эдипальную проблематику как универсальную, определяющую практически все человеческие конфликты и болезненные симптомы.В современном мире эдипальная симптоматика в том виде, в каком о ней классический психоанализ, встречается не так часто. Современный психоанализ несколько иначе рассматривает особенности развития на эдипальной стадии. Нет ненависти к родителю противоположного пола, как это утверждал основатель психоанализа. В то же время в возрасте от 3 до 5 лет действительно возрастает интерес к гениталиям; появляются фантазии о женитьбе на маме или соответственно полу ребенка, на маме папе; эмоциональная жизнь ребенка становится более оживленной.Будущая истероидная структура личности закладывается именно в этот период психосексуального развития. Для истероида важно, какое впечатление он производит на партнера, на противоположный пол, что соответствует основным переживаниям ребенка на эдипальной стадии развития.

Во время психотерапии по методу символдрамы истероидная структура личность проявляется в том, что личность образы оживленно представляются и оживленно описываются.

Фиксация на эдипальной стадии психосексуального может иметь некоторые негативные проявления, выраженные в характерной задержке психического развития ребенка или в переживаниях по поводу неосуществленных эдипальных желаний.В этих сучаях в процессе работы по методу символдрамы заметно расхождение между переживаемыми образами и сопровождающими их неадекватными эмоциями. Например, пациент представляет, что сидит на скамейке. этом: «Как здесь здорово. Это просто фантастика — быть здесь ». Взрослый человек может вообще «потерять дар речи», охваченный эмоциями. Чем старше человек, тем больше опасность внутренних нарушения. Это может быть компенсировано либо навязчивостью, либо через истерическую надстройку — эдипальную проблематику.Эдипальный пациент будет испытывать чувство соперничества, нежелания этого психотерапевта был другой пациент.

ЭТАП ПЯТЫЙ — ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА

Эта фаза длится с 7 до 12 лет. Ребенок вступает в латентную фазу изменившимся, повзрослевшим. Он становится самостоятельным, развиваются интеллектуальные функции и память, появляется интерес к спорту.

На эдипальной стадии дети верят в Деда Мороза, в волшебство, в различных фантасмагории. На латентной фазе психосексуального развития утверждается «проверка реальности».Ребенок часто задает себе вопрос: «Так ли это?» И вообще, формула латентной фазы: «Человеку свойственно сомневаться!»

Человеку с латентной структурой личности тяжело фантазировать, зато легко играть на компьютере. Обычно на данной фазе развития дети уже знают все марки машин, начинают проявлять бульшую техническую эрудицию. Одновременно у ребенка на латентной стадии развития потребности в доверии к авторитету или «главарю» со стороны. Нередко это бывает несколько «главарей». Основная тенденция ребенка при этом — идентифицировать себя с авторитетом.

Нередко дети сами стремятся проверить себя, стремятся испытать сильные ощущения. Например, ребенок катается в снегу, чтобы выяснить, выдержит ли он холод.

В ходе психотерапии по методу символдрамы у детей и подростков с преобладанием латентных радикалов в личности резко возрастает количество иррациональных образов. Таким детям трудно предаваться свободным образам, они влияют на вещи. Всплывает все, что раньше было пережито ребенком. Психотерапевт должен дать пациенту возможность пережить эти образы полностью. наступили прогрессивные изменения.На латентной стадии характерным образом вновь повторяются шизоидные проблемы. На латентном уровне шизоидность проявляется в попытке понять, что «правильно», а что «Неправильно». Устанавливается определенная система ценностей.

В этот период на первый план настойчивое желание ребенка принадлежать группе сверстников.

ЭТАП ШЕСТОЙ — ПУБЕРТАТ

Наблюдения показывают, что в целом для мужчин более характерны фиксация на шизоидной, анальной или латентной фазах психосексуального развития.Для женщин же более характерны фиксации на оральной и эдипальной фазах психосексуального развития. Однако, начиная с подросткового возраста эти различия проявляются не так явно. Тем не менее, в целом можно говорить о том, что у мальчиков все-таки больше проявляются шизоидные тенденции в развитии личности, а у девочек — депрессивные.

В период пубертата ребенок становится для родителей как бы «чужим», во всяком случае, каким-то другим. Вызвано это соглашением гормональной перестройкой.Подросток быстрее устает, чаще появляется смена настроения, большое внимание подросток начинает уделять своей внешности. Часто страдает успеваемость в школе, происходит эмоциональные срывы.

Пубертат — это время отсоединения, освобождения, сепарации от родителей.

Важно, чтобы в период пубертата девочка не спала с мальчиком в одной комнате. И вообще, у подростка в это время появляется потребность побыть одному.

Принципиальное отличие работы с подростками в ходе психотерапия по методу символдрамы от работы с детям более младшего возраста заключается в том, что уже на первом сеансе необходимо спросить ребенка, с какой целью он пришел к психотерапевту.Основная заповедь в этот период — сформировать доверие подростка. Ребенок должен быть уверен, что не родители узнают ничего из того, что он говорит психотерапевту или представляет в образах. Родителей терапевт просит не обсуждать с ребенком психотерапевтические сеансы. В символдраме у подростков появляется больше иррациональных образов. Ребенок уже может лучше описать выражение лица, легче чувства и может их квалифицировать. Все, что всплывает в образх, должно быть проработано в ходе аналитического обсуждения, прежде чем возможность работать со предлагаем мотивами представления образов.

Пограничные личностные расстройства в контексте межпоколенческой передачи семейного травматизма

В последнее время истоки возникновения пограничного личностного расстройства видятся не только в психопатологии матери, воспитывающей ребенка, но также и в «семейной регрессии», процессе, охватывающем семью как целое. В связи с этим, является успешным обращение к современным представлениям о семейной системе в контексте психоаналитических взглядов.

Каждая семья образует систему, в которой все члены имеют общие способы функционирования, подчиняются определенным правилам, принятым и унаследованным от предыдущих поколений.Члены семьи, находясь внутри своей семейной системы, стремятся к стабильности и гомеостазу. Любые отклонения или игнорировать семейные правила приводят к опасной дестабилизации всей системы, побуждая основных носителей семейных традиций осуществлять «капитальный ремонт», возвращая систему в исходное, субъективно выгодное положение.

В обширной психологической литературе семейные системы подразделяют в основном на две группы. Один полюс такого разделения предлагает группы так называемых «нормальных семей», а другой — «дисфункциональные» или «симптоматийные» семьи.

Понятие «функциональной семьи» включает в себя гибкую систему межличностных отношений, способную к изменениям и развитию. Такие преодолеваемые семьи переходные этапы своих жизненных периодов не оказываются в плену кризисных периодов. У каждого индивида в семье есть свое место и четкие роли, признаются межличностные границы и межпоколенческое разделение. Каждый индивид получает подпитку от «семейной памяти», которую он наследует.Конституирующим принципом нормального развития является достижение и разрешение эдиповой стадии, что позволяет сформировать внутрипсихическую структуру с организацией Сверх-Я. Интернализированный запрет на инцест в этом случае приводит к формированию половой идентичности индивида, установлению половой и полоролевой дифференциации с последующим достижением генитального регистра зрелости.

«Дисфункциональные» или «симптоматические семьи» меньшую себя слишком регрессивную и жесткую структуру.Поддерживая патологические стереотипы в отношениях, ониревают в ригидных ролях и патологических паттернах, формируя сопротивление любым внешним воздействиям, которые их система рассматривает как фатальные. Уровень тревоги в таких семьях, как системная способность, ее связать или нейтрализовать, что в результате формирует разнообразные семейные симптомы.

Такие семьи, как правило, не достигают Эдипального уровня и остаются в диадической системе проективных отношений, приводящей к параноидальному искажению реальности.

Невозможность и интериоризации третьего объекта образует линейную структуру «бабка — мать — дочь», которая получила название «матрешки».

Дезинвестиция родительских фигур в дисфункциональных пограничных семьях обычно приводит к преобладанию депрессивной тревоги. Тогда доминирующими страхами становятся потери объекта и страх интрузии. Также важно отметить наличие в этой семьех феноменов новой путаницы, отрицания разницы полов и поколений.Что касается аффектов, то на первом плане солирует первичная примитивная агрессия и деструктивность.

Используя материалы психоаналитической литературы, могут быть важные особенности, присущие дисфункциональной семье, внутри которой развивается пограничное личностное расстройство, а также те механизмы, которые лежат в основе его формирования.
Характерзуя инцестуозность, присущую пограничной структуре, Ракамье опирается на два понятия: «ант-Эдип» и «не-фантазм».Эти понятия определяют роль третьего — отца, отца как третьего в диаде мать-ребенок с положением его отрицания, а также отсутствие желаний по отношению к нему. Третий-отец лишается своих функций буфера, защищающего ребенка от симбиоза с матерью, что может приводить к симбиотическому психозу.

Пути, ведущие к инцестуозности, Ракамье видит в нарциссическом соблазнении и «ант-Эдипе». Термин «ант-Эдип» включает в себя два значения, первое — «анти» (противо) Эдип, второе — «ант», которое происходит от слова «antecedent» (предшествующий, предыдущий), что представляет собой передачу сценариев, в которые входят секреты, травмы, потери из предыдущих поколений по линии матери.

В результате происходит отречение от имени отца и формируется концепция от единого начала, либо от происхождения единой архаичной матери, от идеализированного предка или матери. Поколения и личности в такой семье не дифференцированы, слиты, одни предоставляют часть других, все роли и места смешаны. В будущих реальных отношениях матери с отцом обесцениваются и отрицаются. Если появляются другие партнеры матери, то, скорее всего, они не инвестируются и воспринимаются всего. В результате формируется линейная межпоколенческая передача всех семейных паттернов.Все субъекты такой семьи связаны одной пуповиной, неразделимы и собираются в одну монаду, матрешку, мать-прародительницу.

Ракамье видит основанием «ант-Эдипа» непроделанную работу горя по потерянному значимому объекту в прошлом. Это патологическое нарушение, базируется на нарциссических отношениях, которые препятствуют процессам сепарации. Такой объект полностью оккупирует все психическое пространство и притягивает к себе любовь и ненависть, не оставляя возможности для других объектных инвестиций.

Появляются фантазии о всемогуществе, размываются границы. В этом случае ребенок идентифицирован с архаической матерью, которая не принимает естественные процессы сепарации, что исключает развитие внутрипсихического пространства ребенка.

Ракамье считал симбиотические отношения с использованием инцестуозности, где для ребенка происходит подмена ожидаемого им «языка нежности» на «взрослый язык в настройке».

По Ракамье, инцестуозность является не реальным фактом, а «определенным климатом», «растворенным в воздухе». «Везде, где дует ветер инцеста, усиливается молчание». В семьех таких пациентов существует атмосфера секретности, запретить, фантазировать, мыслить, оценивать.

Следующую вторику. Грин. Он указывает, что в случае патологического развития на первом плане можно увидеть преобладание первичной архаичной агрессии.Он замечает: «В пограничных случаях мы, по-видимому, имеем дело с проявлениями, свидетельствующими о хкости границ Я. Эти страхи заменены им формой на уровне Я: страховые сепарации и страховые интрузии (Винникотт, 1965-1975), отражающими страх отчуждения (потери) и страх зависимости от всемогущего объекта.

Появление этих страховок в связи со страхом провала-разрушения (Винникотт, 1971) или захвата недоброжелательным и зловредным объектом.Во всех этих случаях доминирует желание мести и агрессии; на этом основании мыаем, что деструктивность — это центр проблематики пограничных случаев »(11, стр.319).

Например, такой характер травмы как физическое, сексуальное и эмоциональное насилие (злоупотребление) встречается в популяции больных с ПЛР чаще, чем у других больных.

Также А. Грин отмечает, что в случае патологического развития происходит «локализация на Я травматических воздействий, связанных с материнским регионом» (11, стр.321). Также «плохо налаженные отношения между объектом», в свою очередь, сексуализироваться, и это дает нам право говорить уже о гомосексуальности, квалифицируемой как «первичная» в отношениях между дочерью и матерью »(там же). «Эти любовные отношения устанавливаются на фоне зависимости от поведения и чувств и не проходят со временем» (там же).
Мать, как правило, выставляет жесткое условие своему ребенку, чтобы он вписывался в тот образ, который он о нем создала, способствуя, таким образом, расцвету его ложного Я (Я).

Также важно отметить, что в пограничных семьях, можно видеть преобладание депрессивной проблематики. Дети, как правило, страдают от разочарования и обесценивания родительских фигур и не могут опереться ни на одну из них. Их ненависть не уравновешена любовью, ничто не поддерживает их интереса к жизни, кроме того, их нарциссизм отягощается почти полным отсутствием опор. В своем замешательстве определить, что он самим собой или какой-либо другой фигурой.

Другие авторы, исследовавшие пограничные расстройства, отмечают наличие репрезентативной несостоятельности у этих пациентов. В этом случае можно видеть, как их представления поглощаются прямыми движениями влечения, приводящими к разрядке через действие или к соматическим разрядкам. Эта особенность свидетельства о скудности психического опосредования и об отсутствии промежуточных инструментов слабой опоры на вербальные формы.

Важно также отметить, что у личности с пограничной структурой объекты неспособны к замещению, обязательно, незаменимо, необходимо для выживания индивида.

В связи с этим очевидно, что конфликт в этом случае смещается от отношений между влечениями и Сверх-Я к отношениям между Я и объектом. А в удержании доминируют переживания, связанные со страхами сепарации и интрузии.

Особое место среди механизмов продуцирования проблем в нормальном функционировании пациентов с ПЛР занимает фактор межпоколенческой передачи семейного травматизма. Рассматривая процесс трансгенерационной передачи в психоаналитическом контексте бессознательных, прежде всего, имеют в виду передачу стереотипных паттернов, аффективных и когнитивных моделей фунционирования, фантазматических взаимодействий, сознательных и бессознательных представлений и сценариев, передающих из поколения в поколение.

В 1914 году в статье «О нарциссизме» З. Фрейд пишет: «Индивид действительно ведет двойное существование: как самоцель и как звено цепи, которая служит, против или, кроме собственной воли» (29, стр.111).

Индивидуум, как звено цепи, наследует историю или является производным этой истории. С одной стороны, у него есть необходимость сформировать собственное Я, стать аутентичным, продвигающим свои способности, с другим, — он вписан в производство на пересечение двух семейных линий: материнской и отцовской.Он представляет собой часть некой общности, которая конституирует его и обязывает передать весь родовой опыт, полученный от предшествующих поколений.

С. Лебовиси, концепция межпоколенческой передачи, ввел термин «трансгенерационный мандат». Этот в большей степени бессознательный мандат вручается ребенку его семьей. Он зачает: «В ситуации возникновения репрезентации протообъектов, которые находятся в зоне того, что Фрейд называл« первичными идентификациями ».Именно на этом уровне происходит обмен репрезентациями. В ее системе скрытых мыслей »(20, стр.245).

Трансгенерационное наследие имеет сознательные и бессознательные пути передачи. Наследие передается в имени и фамилии, в том, что было рассказано, увидено, пережито, что было передано через предметы, различные следы и фотоальбомы.Все это субъективное семейное пространство.

Исследуя пути трансгенерационной передачи, Н. Асанова отмечает, что передача трансгенерационного чаще всего происходит через тело: «Тело и его характеристики показывают себя, некоторые впечатления прошлых поколений, генетические или биологические. Тело приобретает значение в качестве места возможного выражения трансгенерационного процесса, психические последствия которого могут быть весьма значительными »(1, стр.50). Кроме того, существует отдельное психическое и проявляющееся разным образом на разных уровнях: на уровне привязанности, как передача паттернов отношений, на уровне взаимосвязей в форме эмоциональных и фантазматических интеракций, где трансгенерационное основывается на проблеме и бессознательных идентификаций. «Эти идентификационные данные включают не только интериоризацию объекта или его взаимодействие, но и интеграцию системы взаимношений объекта и в каком-то смысле его видение мира» (1, стр.51).

Представленные нами клинический материал с пациенткой, является яркой иллюстрацией того, как сознательные и бессознательные семейные сценарии, существующие на протяжении трех поколений, вписались в проблематику пациентки, имеющей пограничную личностную организацию.

Продолжение

ЭДИПАЛЬНЫЙ ПЕРИОД — Сайт психолога Деникиной Инны, СПб

ЭДИПАЛЬНЫЙ ПЕРИОД

На «поверхности» образ самой известной любовной драмы — Эдипова комплекса, когда «Мальчик влюбляется в мать; а девочка, влюблена в отца ».

Но это немного обманчивый образ. На самом деле, это достаточно значимый период в развитии и становлении психики ребенка.

«Прохождение» Эдипального периода влечет за собой становление таких психических процессов, как:

  • Сепарация, автономия личности;
  • Регуляция и активность индивидуума;
  • Формирование таких структур личности, как: самонаблюдение, благоразумиеолю, рациональное мышление, властбие, агрессивность;
  • Полоролевая идентификация;
  • Сублимация в изображении;
  • Формирование Super-Ego: объективирует систему идеалов, социальных норм, стандартов, ценностей, правил.Основная функция — контроль и санкции, «цензор» и «судья» по отношению к «Я».
————————————————- ————————————————— ———————————-

* Люди, не сумевшие преодолеть Эдипов, остаются незрелыми, неспособными к успеху в обществе, остаются привязанными к одному или обоим родителям.

* Такие люди обычно идут по поводу своих психологических проблем, не пытаясь их исправить, и (или) испытывают застой в карьере и (или) в личной жизни.

* Нерешенные проблемы Эдипова комплекса исследуют сексуальную ориентацию.

* Нерешенные проблемы Эдипова комплекса приводят к нарушенным границам в отношениях, к незрелому «супер-Эго», к перверсиям и т.д.

————————————————— ————————————————— ———————————————

В наше время, есть много исследований о прохождении Эдипова периода у девочек и как «он» отражается на становлении психики или других процессов.

Вот например: отличная книга, что происходит с «будущей женщиной» из-за отношений с матерью в Эдипальный период: одни матери оказыват поддержку в становлении «будущей», но многие (о женщинах и написано в книге) — «захватывают собой» мир девочки, удерживают девочку в своей власти, оставляют девочку в тени и ей никак не проявить свою женственность, ревнует девочку к мужу — б / с и сознательно включить дочь перед отцом (мужчиной) «не в лучшем свете», жестко к девочке, контролируют «каждый ее шаг» или наоборот, подчиняются своей дочери — книга «ДОЧКИ-МАТЕРИ: ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ» Каролин Эльячефф, Натали Эйниш.

Еще одна замечательная книга: ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ТРАВМА. Исцеление детской травмы полученной дочерью в отношениях с отцом / Линда Шиерз Леонард. У зависимых отцов, вырастают дочки («будущие женщины»), у которых выражена подозрительность по отношению к мужчинам, проблемы вины и стыда. Строгие и авторитарные организации, ведущие свою деятельность, ведут к государственной политике, порядку и дисциплине. эмоциональной поддержкой и признанием женственности.Есть отцы которые, воспитыват из своих дочерей сыновей; отцы, которые привязывали своих дочерей любовью и девочка («будущая женщина») уже не вправе полюбить другого мужчину; Есть отцы, которые рано ушли из жизни, ушли из отношений, ушли из отношений с девочкой; есть отцы, которые совершали инцест и т.д. Все эти процессы, которые, формируются у девочки с отцом в Эдипальный период, оказывают большое значение на социальную успешность женщины, развитие ее творческих способностей, проявление здоровой сексуальности и формированию зрелых отношений с мужчинами.

Сопротивление психоанализу и проблема фаллического

Данная работа представляет собой индивидуальное мнение автора и не претендует на истину последней инстанции. В ней будет сделана попытка ответить на вопрос, что мешает психоаналитически ориентированным специалистам и аналитическому подходу установить и стабильные объектные отношения и интегрироваться в социум не только в качестве вспомогательного инструмента психотерапии, он и как отдельный существующий объект?

С того момента, когда психоанализ пришел и начал свой путь на территории Советской империи, история его развития и движения перестала быть простым и однозначной.До сих пор, этот новый взгляд на природу формирования и развитияпсихического пространства, помогающий человеку справляться с трудностями и личную свободу и творческую индивидуальность, приживается с трудом.

Когда-то, в 30 годах прошлого века психоанализ был зачеркнут безжалостной рукой Диктатора и заклеймен как чуждый советскому человеку метод. Сочинения Фрейда, книги и исследования его соратников в области психоанализа, заперли в библиотеки и выдавали по спецразрешению.Любое упоминание о Фрейде и его методе в печатных изданиях безжалостно вымаривалось властной рукой Цензора.

Прошло время. Многие запрещенные научные открытия идеи и люди, стоявшие у их истоков — реабилитированы. Но психоанализ по-прежнему в поясании. Стало доброй традицией обвинять его как лженауку, аналитический подход как сомнительный, устаревший и бессмысленный. Даже внутри психоаналитических сообществ, среди профессионалов и дипломированных специалистов, часто можно услышать мнение, что психоанализ «не работает», что это бессмысленная трата времени и денег или просто ловкое манипулирование сознанием доверчивых граждан.Что заставляет этих людей сомневаться и атаковать психоанализ? Как чувство социокультурной идентичности влияет на ощущение успешности и востребованности в жизни? Что такое сильное сопротивление психоанализу в обществе и профессиональной среде? Может быть, это новое-старое изложение мифа об Эдипе?

Бунт против отца, дающего или отбирающего пенис в современной интерпретации больше похож на междоусобную драку за обладание священным фаллосом — символом бытия, счастья и идентичности.И в этой священной войне за правообладание подчас забывается то, что изначально идея была иной. Где и когда произошло это незаметное отклонение с выборного пути, которое вызвало ощущение неудовольствия, вызвавшее работу сопротивления. Что побудило либидо нашей жизни течь в русле, кровожадно требуя сатисфакции?

Ответы на эти вопросы скрыты в личной историей каждого индивида. Данная же работа не предполагает детального и педантичного рассмотрения проблемы сопротивления через призму фаллической иллюстрации из терапевтической практики в режиме интерпретации.Здесь будет изложена точка зрения автора, основанная на личном опыте социокультурного и профессионального анализа с позиции наблюдающего Эго и в границах и терминах психоаналитической парадигмы.

Более ста лет назад Зигмунд Фрейд заложил основы индивидуально-психологического направления в психопатологии, назвав открытый им способ психоанализом. Казалось бы, прошло немало лет, но до сих пор продолжаются споры и баталии о том, является ли психоанализ особым и самостоятельным направлением или это вспомогательная разновидность психотерапии.Так ли уж сильно отличается психоанализ от психотерапии и насколько валиден способ помощи людям в душевной области? Безусловно, психоаналитический подход в той или иной степени имплицирован во все области жизни и во многих направления психотерапии. Психиатрический диагноз здесь не является главной, отправной точкой и мерилом успешности терапии, поскольку в психоанализе здоровье и нездоровье определяет не с точки зрения нормы и патологии, а в терминах интегрированности Эго и свободы от конфликтов.Терапия каждого случая неповторима и индивидуальна и ведется на основе глубокого и детального изучения индивидуальной истории личности, опираясь на общие принятые концепции развития, и с учетом ее (личности) индивидуального патогенеза.

Именно такой подход, стремление психоанализа рассматривать каждую человеческую личность как маленькую вселенную с ее индивидуальными законами, и вызывает жесточайшие споры о валидности, правомерности, научности данного метода. Жаркие баталии по поводу терапевтичности и обвинения в лженаучности дают повод для проекций и разворачивают поле для нарциссических фантазий и ожиданий связанных с далекими значимыми фигурами прошлой личной истории, выявляя таким образом, индивидуальную проблему каждого оппонента.Проще говоря, мы имеем дело с сопротивлением психоанализу. Проблеме, обозначенной Фрейдом в прошлом веке, в прошлом веке: «Тогда нам соло приходится выслушивать все возражения и критику, которые хором раздаются в научной литературе. Так что для нас нет ничего нового в том, что нам кричат ​​извне. »

сопротивление, данный немецким руководством по психотерапии, подразумевает обозначение для всевозможных препятствий со стороны пациента, с которым сталкивается терапия. Форма и содержание сопротивления дают аналитику разъяснения внутренних энергетических структурных структур.

Чарльз Райкрофт трактует термин сопротивление в «Критическое время психоанализа»: «Как специальный термин, обозначающий противодействие превращению бессознательных процессов в сознательные, развивающее во психоаналитического лечения. Считается, что пациенты находятся в состоянии сопротивления, если они препятствуют интерпретациям аналитика. Они оказывают слабое или сильное сопротивление в зависимости от того, насколько им легко или трудно использовать аналитику понять их. Сопротивление проявлением защиты ».

Всем известно, что когда эго начинает развиваться и обретать самостоятельность, которая позволяет чувствовать и контролировать окружающий мир, происходит внутренние процессы интеграции. Я отделяется от не- Я и осознает себя личностью. Во внешнем мире Эго стремится властвовать и подчинить собственный мир, а сам индивид стремится завоевать или, по крайней мере, контролировать весь мир или большую его часть. Однако такой путь, как правило, не усыпан розами и часто жизненные задачи и притязания слишком сложны, а инертность эго слишком велика.

Руководству бессознательным принципом удовольствия человек начинает задавать себе извечные вопросы: «Зачем продолжать прикладывать столько усилий, почему бы не оставить все попытки и не просто плыть по течению?» Символически картина довольно ясна. С точки зрения внутренних психических процессов она означает, что там, где мы бессознательны, мы похожи на марионеток, руководимых безличными силами природы. Такие индивиды, плывя по течению, всегда выбирают самый легкий путь и добиваются лишь сиюминутного удовольствия.Они берут от жизни все, не пытаясь создать свою жизнь собственными руками. Таким образом, становится очевидно, что человек избегая неудовольствия стремится к удовольствию и жизнь, как мы знаем из работ Фрейда, просто принцип наслаждения. «Поэтому мы займемся менее претенциозным вопросом: каковы смысл и цели жизни людей, если судить об этом на основании их собственного поведения, чего люди требуют от жизни и чего стремятся в ней достичь? Трудно ошибиться, отвечая на этот вопрос: люди стремятся к счастью, они хотят стать и пребывать счастливыми… »

Последние несколько лет, после того, как жизнь бывших советских людей изменилась и аналитический взгляд на психологическую природу человека, и психоаналитический метод лечения вошли в нашу жизнь, стало модным или традиционным высмеивать психоаналитиков, а слово психоанализ употреблять в виде намека на какое-то неприличное действо.Многие другие психологические теории оперирующие понем «бессознательное», например, гештальтальная терапия или биховиоральный подход не вызывают в обществе и в профессиональной среде такого сопротивления, зависти и зл, как психоанализ. Подчас некоторые из этих теорий современной интерпретации спекулируют бессознательными паттернами человеческого поведения, ловко манипулирующим естественным желанием индивида отыграть свою проблему, вместо того, чтобы проработать и понять ее.

Один популярный и широко известный в Санкт-Петербурге журнал «Топ- менеджер» (за сентябрь 2004 г.) напечатал большую статью директора Восточно-Европейского Института Гештальта.В ней, в мягкой форме рекламировался новый метод справляться с жизненными трудностями, жить «здесь и сейчас». Цитирую: «Уже не секрет, что за люди совершенно спокойно водят реактивные самолеты. Если есть желание почувствовать себя Чкаловыми и пролететь под мостом — пожалуйста. Если хочется новых переживаний и ощущений. Есть и другие варианты. Например «закапывание» самая простая схема, к которой прибегают многие коучеры. В качестве сопровождающего выступает «сталкер», который тоже участвует во всем происходящем.Помимо закапывания предпринимаются эксперименты с подвешиванием на жгутах на деревьях. Такие опыты (с одной стороны созерцания, с другой — непривычной концентрации) могут быть очень познавательными ». Иногда мне кажется, что мир сошел с ума, или может быть слишком консервативны и академичны, в своем стремлении помогать людям?

Можно было предположить возмущенные возгласы людей, которым предложен такой варварский способ почувствовать жизнь «здесь и сейчас». «Адреналиновая зависимость», которую теперь называют «адреналиновая зависимость», многие заплатить приличные деньги (метод не из дешевых), чтобы хоть как-то ненадолго избавиться от зависимости к ним, приобретя вместо своих собственных, генетических — новую, которую теперь называют «адреналиновая зависимость».Никто не упрекает этих изобретателей нового подхода в не научности и не требует с параноидной настойчивостью доказательств правомерности использования. Не спрашивает о результатах, тем более, что такового результата ни кто не обещает, как и не гарантирует конфиденциальности, академичности и приведения внутреннего мира индивида в некое подобие сбалансированности. Цитата из этой же статьи: «Но самый дикий экстрим, когда человек выезжает с учителем… Они берут с собой ведро воды и обкладываются камнями, и двое суток находятся в полнейшей изоляции.Это медитация. Сама по себе решимость сделать что-то неестественное, ненормальное вызывает сильный эмоциональный всплеск… На самом деле такие экстремальные переживания — это встречи с самим собой… Они страдают. Что же еще сделать? Надо просто быть собой ».

В повседневной жизни стремление к отыгрыванию вытесненных событий и чувствительности, которые не устанавливают свои разрядки в имплементации, создают новые декорации и дериваты. Такая «терапия» стирает границы между фантазиями индивида и реальностью, в которой он существует.Затрудняя для него разделение прошлого и настоящего. Окружающая среда и люди, не соответствующие внутренним представлениям человека о себе, заменяются новыми инсталляциями, провоцирующими новую псевдо реальность, отношения и реакции. Заменяя, таким образом, исходную проблему на новую «адреналиновую зависимость».

Но что же психоанализ? Еще Фрейд, в своем эссе «Неудовлетворенность культурой» писал: «Трудно отрешиться от впечатлений, что люди обычно применяют ложные мерки: стремятся к власти, успеху богатству и восторгаются этими благами, а настоящие блага жизни недооценивают».

Это все так, и техника психоанализа, на мой взгляд, позволяет глубже понимать природу явлений и говорить много больше об их связи с жизнью. Особенность психоанализа состоит в том, что он не вписывается в прокрустово ложе претензий на универсальность и единообразие метода под названием «единство науки». Но такое понимание не дает ответа на вопрос, что же происходит со всеми нами, психоаналитиками нового поколения? Что заставляет нас так одержимо стремиться испить хотя бы несколько капель из сосуда психоаналитического знания, и после, с параноидной настойчивостью жить в ожидании психоаналитических погон, с каждым новым годом практики мечтой об очередной профессиональной звездочке на эти погоны? А в случае неуспеха с яростью обезумевшего животного топтать все то, что некоторое время назад было священным, важным и превозносилось до небес?

Если попытаться подвергнуть анализу описанное положение вещей, так, как если бы оно составляло картину невротических симптомов, то можно было разрушить проективный механизм.Враждебность, которую отрицаешь, и которая ничего не хочет знать, переносится из внутреннего восприятия во внешний мир и при этом приписывается другим. Освободившийся от внутреннего гнева и заменив его на угрозу извне, мы как бы получаем право с упоением сражаться с врагами, отстаивая себя и свое правообладание. Не замечая, как правило, что это сражение с самим собой.

Проблема фаллического.

Этимологически слово фаллос означает репрезентацию эрегированного мужского полового члена, символически оно не служит для называния части тела, а в социокультурном аспекте является знаком, символизирующим могущество и власть.

Открывая и наблюдая себя в разные периоды своей жизни, человек сталкивается с внутренней психической реальностью, ощущая фантом наличия или отсутствия важного органа. Возникающее чувство, прилагаемое и возбуждающее нарциссическую идентичность. В результате, наличие или отсутствие пениса в реальности внутреннего мира индивида ощущается как нехватка фаллоса и фаллической составляющей. Таким образом «фаллос» имеет двоякую репрезентацию во внутрипсихическом пространстве.С одной стороны он представляет собой ложную фигуру инсталляции, в соответствии с которой обладает пениса является единственным полноценным существом, хранителем фаллоса. С другой, фаллос может стать репрезентацией к собственной идентичности, интегрирующей сексуальную и социокультурную идентичность и успешность. Пенис как объект и функциональная составляющая фаллоса, провоцируют человека, вызывая его любопытство, рождая страхи (которые соединяясь с чувством вины порождают известный страх кастрации), анализирующие интимные переживания уходящие корнями в личную историю человека.Такие переживания связаны с помощью Себя, телесной целостностью и нарциссической идентичностью. Такие процессы, происходящие во внутреннем мире человека, в психоанализе связаны с понятием Эдипов комплекс.

Переместим фокус этого психоаналитического феномена, открытого и описанного З.Фрейдом, клинического явления прикладной и культурно-исторической. Вся «новейшая история» России в ХХ, связанная с мировой политикой Советского Союза от достижений изоляции культуры искусства и науки и насильственного использования ценностей, связанных с феноменом социальной кастрации.Поэтому совершенно естественно, что после распада СССР большая часть населения начала долгий путь в поисках собственной личности и совершенно естественно вступила в фазу отрицания отца и всего отцовского. Психоаналитическая теория и отцовский образ Фрейда появились как нельзя более кстати. А психоаналитики с их хорошо структурированной системой понимания человека, психоаналитической нейтральностью и не директивностью были подходящие полем для проекций и объектов для выстраивания зависти.

Зависть — это скрытая форма сексуального желания.Человек хочет обладать тем, что имеет другой. А это символически означает присутствие фаллоса. Уважение к индивидуальности и инаковости прекращается из-за нарциссической алчности и зависти. Это подталкивает индивида к навязчивому сопоставлению и соревнованию, порождая желание избиения Другого. «На этом этапе, профессор Решетников в своей статье», когда школы в российской гуманитарной науке формируются, нам было бы очень важно исключить нетерпимость между различными видами… В современных условиях пока гораздо больше, что нас объединяет.Мы все находимся примерно в одинаковых условиях, и единственный условно оптимистический вывод — пациентов хватит на всех. А реально оптимистический — у нас все впереди. »

Реальность сегодняшнего дня такова, что пациентов действительно хватит на всех. Вызывает большую часть российских психоаналитиков, сидящих в одной психоаналитической лодке, все-таки грести в разные стороны. Напоминая тщетностью своих усилий персонажей из басни Крылова «Лебедь, рак и щука».

Направляя свои силы для консолидации и целей возрожденного российского психоанализа, применительно к новой российской практике, многие специалисты большей части соревновательных процессов, замыкаясь в узких рамках клинической практики. Те немногие, кто расширил применение психоаналитического инструментария, используя аналитический подход и инструментарий, рискуют подвергнуться остракизму и табу.

«Всякое понимание — уже отождествление себя и объекта, совмещение с тем, кто, находись он за границами того понимания, был отделен; то, чего я не понимаю, остается инаким и чужим мне ».Фраза, принадлежащая Гегелю в цитуванании Г.Томе и Х.Кехеле могла бы принадлежать психоаналитику, озабоченной природой эмпатии.

Агрессия внутри системы, порождает агрессию за ее пределами. В условиях сегодняшнего дня, гуманитарная психоаналитическая наука призвана помогать так называемым здоровым людям. Знаем ли мы нашего сегодняшнего пациента, способны ли эмпатировать ему? Или до сих пор находимся в плену собственных проекций, не желая признавать реальность и тем самым помогаем работе собственного сопротивления? Хочу роцитировать выдержки из статей о психоанализе, напечатанной в С-Петербургском известном глянцевом журнале для деловых людей.

«Сегодня невероятно найдется образованный человек, который не слышал о Фрейде и о психоанализе. Многие знают набор понятий, связанных с именем Фрейда: Эдипов комплекс, бессознательное, либидо и что-нибудь еще. Кто-то даже читал книги Фрейда. Характерный факт. Сегодня большинство людей не задаются вопросом: а имеет ли психоанализ какое-то практическое значение (например, для лечения людей)… Смешно сказать, но объективных оснований для такого суждения не существует.

Реальность выглядит следующим образом: в мире есть небольшая группа специалистов, имеющая право называть себя психоаналитиками.Это право было отбито Фрейдом в изнурительной и неприглядной борьбе с научными конкурентами. Сегодня психоаналитическое сообщество хранит эксклюзивную чистоту и узость своих рядов с помощью процедур, напоминающих сектантские…

В США несколько сот психоаналитиков — их гонора может достигать нескольких долларов за час работы. А специалисты, к которым любят ходить на исповедь обычные американцы, — это не психоаналитики, а психотерапевты — простые смертные. Которые уже сто лет считают психоанализ забавной мистификацией…

Вместе с Фрейдом в культуру вошло признание сексуальности как одного из важных мотивов поведения человека.Все остальное — типа трактовки женщин как кастрированных мужчин завидующих наличию пениса-сегодня относится к бородатым анекдотам для интеллектуалов. Если же говорить о сексуальности, большинстве идей Фрейда, оспорены последующим развитием психологии…

Дотошные историки установили имена людей, которых в своих работах описывал Фрейд, установили их последующую судьбу. Рассказы об «излечении» оказались либо ошибкой, либо мошенничеством ».

Благочестивые намерения, скрывающиеся за фасадом благопристойности сознания, таят в себе мощные инстинкты.Жизненные силы, воюющие между собой подобны огромным чудовищам. Это влечения Ид от работы, от которых зависит жизнь индивида. Создавая цивилизацию, человек стремился понять и обуздать эти первобытные влечения и если это применимо применить к истории развития и культуры, то совершенно бессознательное искушение желания «отцеубийства», для того, чтобы на кого возложить ответственность за все то мучительное, что случилось с человечеством. Тем не менее, мы делаем вид, что не замечаем этих фаллических эдипальных баталии социума с психоанализом и в психоанализе.Поддерживая и присоединяясь, таким образом, к фантазии об умирании.

В начале прошлого столетия, многим специалистам в области психологии стало ясно, что психоанализ не просто еще одна безумная идея, а серьезный конкурент, угрожающий самым основаниям научной психологии. Для того, чтобы справится с этой угрозой, они решили подвергнуть его процедуре проверки на предмет соответствия строгим критериям научности. Вероятно, что это одна из причин того, что психоанализ до сих пор находится в фокусе дискуссий.

Современная психоаналитическая наука развивается не в вакууме и не сама в себе. Психоанализ активно интегрируется в социум и культуру и поэтому подвержен не только профессиональным внутренним влиямм. Внутреннее формирует внешнее. И именно эти внутренние противоречия, проецируемые военный мир, культурную среду, деформируют объектные отношения психоанализа с внешним миром. Затрудняя определение формата, формирование направления движения и характер его развития.

Наука достижения зрелости тогда, когда она больше не делится на различные школы, не воюет в меджуусобице за обладать единой и неделимой истиной, когда большинство специалистов по основным вопросам принятия теорий и методов.«Я еще раз напоминаю, — пишет профессор Решетников в работе« Аналитическое пространство и его границы », — для чего люди объединяются. В первую очередь для решения задач непосильных каждого из членов объединения в отдельности. И прежде всего, для решения вопросов профессиональной конкуренции ».

, процедура проверки на предмет наличия или отсутствия научности и искусно раздуваемые споры этого инициирующего возникновение сильных чувств у большей части психоаналитически ориентированных специалистов.Что влияет на самооценку и атакует нарциссическое чувство успешности и востребованности. Ведь сопротивление выходит на психоаналитическую сцену как форма защиты от слишком болезненных переживаний. Формируя внутренние противоречия, влияющие на формирование идентичности Российского психоанализа.

Литература:

1. Г.Томе, Х.Кехеле Современный психоанализ. СПБ ВЕИП 2001

2. М.Эстер Хардинг. Психическая энергия. Ваклер 2003

3. Д.Д.Фрезер. Золотая ветвь.Москва. Политическая литература 1980

4. З.Фрейд. Тотем и табу. Москва. Олимп 1997

5. З.Фрейд. Будущее одной иллюзии. Москва. Олимп 1997

6. З.Фрейд. Недовольство культурой. Москва. Олимп 1997

7. З.Фрейд. Введение в психоанализ Азбука классики. СПБ.1997

8. М.М.Решетников. Аналитическое пространство и его границы. Сайт НФП.

9. М.М.Решетников. Актуальные вопросы российской психотерапии. Сайт НФП

10.Журнал Топ-Менеджер. Январь 2004, Сентябрь 2004

Вконтакте

Facebook

Google+

Одноклассники

Мой мир

Искалеченные «Тиндером». Как мужчин ломают знакомства в Сети

Женщины ищут мужа как отец

Ло Оракул 7 лет назад Некоторые так делают подсознательно, если очень любили папу. Да будет ЛЕТО!

Почему мы выбираем мужчин, похожих на отца

Хондроитин Комплекс Инструкция.Чайка Марина. Мужчина отворачивает голову в сторону. Хотя бы свое дитя. Наталья Карпова Кроме ассимиляции привычек и нарабатывания общего быта и устоев, они становятся похожими друг на друга с возрастом. Кто ищет тот найдет. Флутиксон Инструкция. Я безумно скучала по нему, когда он умер. Вы заблуждаетесь, что появившийся мужчина решит Ваши проблемы, депрессию, ищут мужа как отец припадки. Гипотеза сексуального импринтинга предполагает, что дети формируют мысленный образ своего родителя противоположного пола и показывают партнера, который бы подходил под эту схему восприятия.Надеюсь, поможет.

Елена Герьянская Ученик 7 лет назад Я нет, хоть мой отец просто идеальный мужчина, но мой муж совсем не похож на него. Во многих вопросах он лучше его. Нора Берш Искусственный Интеллект 7 лет назад они могут и не ищут У меня муж полная противоположность отца. Пономаренко Максим Викторович Урология.

По Фрейду: как мы выбираем мужчин, похожих на наших отцов

Есть такая теория, что девушки подсознательно ищут мужа, похожего на их отца.Так ли это и почему? Вот, что говорят психологи. Ваш выбор обязательно с Психологи утверждают, что большинство женщин на что девушки выбирают мужчин, напоминающих им отца, почему так происходит ?.

Мирошниченко-Бродская Анна Петровна Хирургия. Щербина Максим Владимирович Хирургия. Лисенко Дмитро Терапия, Онкология, Гематология. Скачко Борис Глебович Терапия, Диетология. Борисюк Марина Васильевна Педиатрия, Аллергология. Шевцов Алексей Георгиевич Психология, Психиатрия.Новинки Популярное Рекомендуем. Дротаверин-Тева Инструкция. Дротаверин-СТИ Инструкция. Дротаверин-МИК Инструкция.

  • Женщины ищут мужей, похожих на отца.
  • Модель поведения.
  • По мужественности.
  • знакомства с девушкой в ​​тюмени?
  • свинг знакомство в россии?

Дротаверин-КМП Инструкция. Дротаверин-OBL Инструкция. Дротаверин МС Инструкция. Дротаверин Велфарм Инструкция.Дротаверин Авексима Инструкция. Дроверин Инструкция. Доверин Инструкция. Биошпа Инструкция. Метоклопрамид-Здоровье Инструкция. Хондроитин Комплекс Инструкция. Гепаназе Инструкция. Ксеникал Инструкция. Метотрексат-Эбеве Инструкция. Препенем Инструкция. Амброксола Гидрохлорид Инструкция.

Меняй не мужа, а папу: как перестать искать в мужчинех отца

Ранитидин-Здоровье Форте Инструкция. Масло Из Косточек Шиповника Инструкция. Келикс Инструкция. Даша, есть такое понятие, как фигура, замещающая отца.Ею может быть даже мать, тогда у ребенка будет амбивалентное отношение к ней. Эдипальный конфликт запускается всегда при относительно нормальном функционировании психики. То есть иными словами — девочка в таком случае может искать партнера, похожего на ее мать, или же на другую другую фигуру — отчима, дедушку.

Элина, это такое же не такое осознаваемое, как кажется, оно работает не по принципу «у него такие же глаза — выберу его». Суть, как я уже писал в ответе — в переносе. В неосознаваемых ощущениях по отношению к партнеру.Вот когда смотришь на человека и понимаешь — оно. Вова — так называли теоретические взгляды Фрейда ученых умы того времени, пансексуализм — теория, утверждающая, что «вся заинтересованность и желание увидеть от полового инстинкта».

Я встречал вариант перевода «пансексизм», но что-то мне сейчас подсказывает, что это не совсем верный вариант, потому что речь идет не о полах, а о сексуальности. Мой молодой человек похож на моего отца характером, да и в принципе мои отношения с ним это своеобразное повторение модели отношений моих — мать более эмоциональна, отец — более спокоен и молчалив.

У нас приблизительно также, и мне кажется, это нормально — наши характеры уравновешены, нет постоянного накала страстей или наоборот скучной тишины.

  • Оставить отзыв.
  • Женщины находят себе мужей похожих на отца?
  • Как женщины выбирают мужчин | Русская семерка?
  • Женщины ищут мужей, похожих на отца | Аист?

В этом вопросе мы с вами уходим в космос деталей, который более темней, чем в большей степени, мы говорим о каком-то конкретном человеке.Немного расскажу про историю и про то, что же это могут быть за факторы. Для Фрейда балом правила энергия либидо, сейчас говорить о ней в широких научных кругах как минимум неприлично.

Комментарии

Именно из-за отстаивания этой идеи он, кстати, поссорился со своими учениками Юнгом и Адлером. Для Фрейда де факто не существовало понятия характера в том смысле, в котором мы понимаем его сейчас. Как это понимание сильно изменилось можно оценить по книге Нэнси Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика», которая при жизни автора стала классической.

Для Фрейда не существовало понятия психологические защитные, которые описала его дочь Анна лишь к концу жизни отца и которое нашло свое развитие в наши дни. И всё это только конкретно про психоаналитическое направление, а ведь дальше будет появляться гештальт-психология, гуманистическая психология, семейная системная психотерапия и многое другое. Фрейд велик, но взгляды изменились, и, важнее сказать, усложнились. Конкретно про вопрос. Вне всяких сомнений, стремление к выбору мужчин по образу и подобию отца, сознательно или бессознательно, означает стремление к инфантилизации «детскости», отказ от сложных взрослых психологических отношений с партнёром.

У меня, и далеко не только у меня, есть большие сомнения по поводу того, что абсолютно всем девушкам нужно именно это даже при бессознательном стремлении женщина обычно будет пытаться бороться с этим. Поэтому ответ на вопрос: Инфантилизация, в свою очередь, имеет базовый фундамент в виде снятия с себя ответственности. Пусть мой мужчина, как папа, всё делает, работает, заботится, любит, а я как бы не при делах, буду наслаждаться, как в детстве, ни за что особо не беспокоиться.

Или может быть другой сюжет, например бессознательный: Поэтому я сейчас найду себе того, кто, наконец, восполнит недостаток отцовской любви. Понятное дело, что никакую родительскую любовь от другого человека не восполнить. Такие отношения превратятся в со-зависимые токсичные проблемы. Мы ищем себе партнёров, чтобы в таком случае использовать другие люди нам по большому, чтобы принять тезис о том, что в нас бессознательно заложены образы мужчин в семье, и согласно этому образам мы ищем себе партнёров, то в таком случае счёту не нужны, а нужны лишь мама, папа, сёстры, братья и так далее.

Лично мне видится, что в этом есть какая-то подмена.

Многодетный отец ищет жену — Цієї миті рік потому что

Я помню, на защите диплома ответила дополнительный вопрос как раз о механизмах психологических защит по Фрейду. С какого перепугу не существовало-то этого? Это во-первых, а во-вторых, Вы упрощаете исследования Фрейда, до примитивизма. Все эти механизмы работают и сейчас, никуда ничего не делось.Про латентно — инцестуазную, я бы добавил параидальную, бессознательную психушку совершенно точно. Таких людей — единицы Остальные все в психушке Надсознательно, засознательно.

КАРТИНЫ МИРА У З.ФРЕЙДА И К.Г.ЮНГА

В.В.Зеленский

Вместо вступления

Базовые открытия З.Фрейда и К.Г.Юнга давно уже вошли в общий фонд культуры, сделались общие пересечения, а кое в чем — и подверглись значительному пересмотру.Психоанализ помимо работы с индивидуальной психикой, несомненно, сделался психотерапией культуры, стал одним из принципиальных формообразующих факторов в становлении нынешнего общественного самосознания. По своему масштабу он оказался своего рода терапевтической революцией, произошедшей в прошлом веке. Вероятно, самой необратимой по своим результатам и самой бескровной в истории человечества. В России по известной всем причинам, эта революция имеет свою специфику и по сути, еще не завершилась.

Если просуммировать все ужасы века предшествующего, то их можно объединить под именем «эпохи человекостроительства» — времени, когда в европейской культуре доминировала иллюзия, что можно «создать нового человека».На службу этому быланализ, между прочим, и психоанализ. В 20-е годы прошлого века именно молодое государство в Советской России учредило свой (Государственный) психоаналитический институт в Москве.

Многие политические силы тех лет способствовали тому, что возникли экстремистские диктаторские режимы — в СССР и нацистской Германии. К этому — если смотреть глубже в историю — нас постепенно подвели высокомерие, надменность и самоуверенность Просвещения, руссоизм с его «человек по природе добр», объявленная Ф.Ницше «смерть Бога» и пришествие сверхчеловека (белокурой бестии, советского человека и новой общности — «советский народ»). Что мы получили в результате? Фашизм, коммунизм, изнасилованную исковерканную природу и прочие мерзости культуры ХХ века.

Но надо отдать должное — психоанализ культуры, хотя и родился в потоке Просвещения и ее попытка эмансипировать человечество («человек — это звучит гордо!» И т.п.), все же не стал жертвой ее наивного энтузиазма. Среди грохота фашистских барабанов и вспышек кремлевских салютов сохранялась пессимистическая мысль З.Фрейда о том, что цивилизация подразумевает не только прогресс, но и недовольство собой, что человеческое бытие нуждается в сдерживании и запретах. (Не забудем мичуринское «мы не можем ждать милостей от природы…»). К.Г.Юнг пошел еще дальше в своих предостережениях и заявлениях, что ритуалы и религиозная жизнь являются архетипическими потребностями. Что уже сами по себе содержат необходимые функции, определенные сеттинг, направляющие линии, директивы или направляющие инструкции, чья функция носит не только негативный, и конструктивный характер.

Психоанализ огромную роль в канализации энергии надменности и нарциссизма, с помощью которых западный разум мечтал сотворить нового человека и человечества из его же собственно «дна» (в понимании М.Горького). Прийдя «из грязи в князи», «кухарка управляет государством»! Но даже сами аналитики не вполне это осознают. Сложное чувство переживается сегодня — гордости и незащищенности. Наивное всемогущество все еще живет в массовом человеке. Выражение «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» архетипично по своей природе.Оно лишь каждый раз приобретает новые формы. Поэтому «потемкинские проекты» и продолжают работать в общественном сознании — жилье, образование, здоровье и т.п. Сегодня в России мы имеем надежду, что свободный рынок и экономическое развитие, пришедшие на смену коммунистического «светлому будущему», принесут мир и счастье каждому. Только, как говорил один из героев «Двенадцати стульев» И.Ильфа и Е.Петрова, «деньги вперед!».

Похоже, что в этой надежде доминировать чрезмерный индивидуализм и агрессивное соперничество, напротив, несут в себе риск высвободить деструктивные силы и привести к опасной черте гражданской междоусобицы.

Мы можем видеть продукты установки на индивидуализм и в нашей профессии психоаналитика. Мы замыкаемся в визуальных аналитических кабинетах, погружаясь в проблемы индивидуальной психотерапии, забывая при этом, что З.Фрейд и К.Г.Юнг были яркими социальными критиками, нацеленными на творческий диалог с культурой. Но культура не пришла к ним на свою первую сессию. Вместо этого она занялась войной и переделом карты мира. Почему? Этот вопрос остался нам. И он весьма насущен для современного психоанализа.

Сегодня мы имеем две наиболее мощных аналитических традиции — монотеистическую фрейдовскую и политеистическую юнговскую. И та, и другая получили широкое распространение в европейской культуре. Одна за счет жесткой фиксированности своих теоретических понятий и медикализированности в части подходов к анализу ярче проявила себя в психиатрии, клинической психотерапии, сексологии. Другая — за привязки к символам и образам — получила более широкое распространение в соседних терапевтических областях: арт-терапии, игре в песок, имагинативных терапиях, восточных медитациях, духовных практиках и др.

И это, несомненно, радует. Но наряду с этой радостью неизбежно встает вопрос о пределах или границах психоаналитических идеологий. Следует ли нам стремиться ко все большему охвату этим идеями отечественной культуры? Является ли стремление к такому расширению выражением нашей открытости или же это еще одна победа западной установки на коммерциализацию психотерапии? Не движет ли здесь тот экономический предрассудок, прочитываемый как благородное стремление принести пользу людям, твердый нам продукт, который должен возрастать бесконечно? Запад уже осознал, что золотой век психоанализа в прошлом году следует подумать о новых путях развития глубинной психологии.Что нельзя бесконечно жить на проценты с капитала, созданного великими учителями прошлого. Возможно, юбилейная дата, как раз и есть удобный случай задуматься над происходящим.

Очевидно, что психотерапия должна сыграть свою важную роль в XXI веке. После «смерти Бога» и секуляризации жизни, сопровождавшей нашу культуру весь прошлый век, мы переживаем сейчас то, что называют «смертью идеологий». Кроме того, в России свой языческий бог хотя и умер, но еще не похоронен и, стало, не оплакан.И уже одно это чревато определенными социальными взрывами. Следует отметить, что, смешно сожалеть о смерти фашизма или коммунизма, однако, следует помнить, что они исполняются религиозными конфессиями. В них верили. Теперь мы остались одни, без прежних ритуалов и веры, и это делает нашу жизнь более невротичной. Мы остались наедине со своим индивидуализмом, без основных обязательств перед социумом, и уже одно это способно превратить общественную жизнь в вечную борьбу.

Этот индивидуализм постепенно отравляет наше ощущение человеческого сообщества вокруг, ощущение тех нормальных архетипических, которые мы по тоталитарной привычке именуем «порядком» и которые заставляют себя дурака богу молиться, он и лоб разобьет — вырождались в крайности религиозного или идеологического фундаментализма.Архетипические образы устаревают и отбрасываются, но сами архетипические границы-сеттингины, и важнейшая задача современного психоанализа — помочь их восстановлению. Не через внешние правила, табу и запреты, а через выращивание этих границ изнутри из психического материала — чтобы возвысить наше чувство сопричастности друг другу.

* * *

З.Фрейд был первым по-настоящему значительным человеком на моем жизненном пути; никто из тех, с кем мне к тому времени доводилось общаться, не шел с ним ни в какое сравнение.В его поведении и взглядах не было совершенно ничего тривиального. Мне он показался необыкновенно умным, тонким, проницательным, одним словом — совершенно замечательным человеком. И все же мое первое впечатление о нем было в какой-то степени смешанным: чего-то в нем я так и не смог понять [4].

В каком бы смысле мы не употребляли словосочетание «картина мира» — физическая картина мира, парадигма или риторический оборот, или как синоним «мировоззрения», «философии жизни», Weltanschauung или как-то еще — оно коннотацию, добавочное значение , аспект целостности, некоторого законченного представления о чем-то.В случае «картины мира» здесь в качестве объекта представлен «мир», а «картина» означает сам способ целостного представления.

В данной статье речь идет о различиях и сходствах в картине мира в психоанализе З.Фрейда и аналитической психологии К.Г.Юнга.

Общепринятым считается, что К.Г.Юнг разорвал отношения с З.Фрейдом из-за несогласия с идеей сексуальной этиологии неврозов и центральным местоположением эдипова комплекса. Это обстоятельство, помимо еще и расхождения личного характера (Сабина Шпильрейн и др.), разумеется, имеет место, но представляет всего лишь вершину айсберга. Основной массив данных скрыт под поверхностью предъявленной картины, на ее задних планах, располагающихся в глубине «аналитической сцены».

Я позволил себе очень эскизно воспроизвести в сравнительной форме некоторые довольно известные положения в учениях обоих мэтров.

Зигмунд Фрейд

Он был врачом, человеком и мыслителем, стремившимся к ясности, и симпатизировал рационализму Просвещения, целью которого было рассеять всяческие суеверия, догмы и традиционные недомолвки.З.Фрейд был убежден, что первейшим условием индивидуальной и коллективной эмансипации является свобода от иллюзий, и именно этот постулат составлял повестку дня мыслителей Просвещенной эпохи, пытавшихся развенчать освященные веками обычаи, традиции и утвердить бесстрачный интеллект на месте чувств, восторгов и религиозных иступлений.

Отсюда, с фрейдовской точки зрения, основная функция символа в мифологии и сновидениях заключается в том, чтобы замаскировать намерения и смыслы бессознательной психики, лежащие в глубинной душевной основе.Другими словами, исказить или представить их в ложном свете, сделать эти основополагающие намерения и смыслы приятными и удобоваримыми (и при этом нерасшифрованными) для сознательного восприятия. Тем самым слепые безрассудные влечения через сновидения и симптомы собственного пациента пролагают дорогу для выражения и на своем пути разрушают или расстраивают намерения сознательного, рационального Я .

В соответствии с этим рационалистическим предубеждением, З.Фрейд был также подчеркивать иррациональные и персеверативные свойства бессознательных психических процессов.Это засвидетельствовано, например, в его теориях навязчивого повторения и влечения к смерти, идеям, которым он во многом обязан А.Шопенгауэру, Ф.Ницше и фон Гартману. Соответственно фрейдистски ориентированный специалист сразу обращает внимание на причины, кроющиеся в раннем детском переживании, и подходит к символизму бессознательного с желанием сбросить с него маску — вот ты какое, бессознательное ?! Маска, я тебя знаю! — или же свести объяснение его действия к возобновившейся утечке инфантильных или ранее изжитых импульсов.При таком подходе всегда есть надежда, что высвечивают бессознательные конфликты пациентов и терзающие и угнетающие его паттерны, лежащие в психических глубинах и склонные к навязчивому повтору, разум возобладает и в конечном итоге разрушает эти вредные комплексы фиксации и невротические комплексы.

Карл Густав Юнг

В отличие от фрейдовского подхода, взгляд К.Г.Юнга на бессознательный разум ведет свое происхождение от витализма и натурфилософии. весь космос [3].Этот Всеобщий Разум невосприимчив (к) и невыразим в ограниченном языке изолированного, сознательного Я . Таким образом, в драматическом контрасте с З.Фрейдом, который рассматривает бессознательный разум, как отсталую, регрессивную часть психического, сопротивляющуюся приспособление к требованиям реальности, К.Г.Юнгал бессознательный разумное ориентированное на реальность. Он считал его прогрессивно эволюционирующей силой, которая двигает человека вперед, к новой ситуациим и конфликтам, а не к новому повторению прежних.В результате, согласно К.Г.Юнгу, бессознательное управляется своими собственными неартикулированными аргументами, которые часто превосходят сознательные рассуждения по своей глубине и остроте, так что функция символа в конечном итоге в том, выразить — а не только и не столько подавить — свои тенденции, скрытые в глубине. Выразить через себя в надежде на то, что сознательное Я с его ограниченной способностью и энергетической наблюдением, заметит этот информационный посыл из своих же психических глубин.Вместо того, чтобы разоблачать бессознательное или сформировать его силы фальсифицировать или деформировать сознательную осведомленность, К.Г.Юнг относился к снам и мифам, как к внешним выражениям сверхрационального источника мудрости. В отличие от З.Фрейда, он полагал гегемонию разума враждебной духовной жизни человека.

Итак, для З.Фрейда один лишь разум позволяет одержать победу над внутренними конфликтами, отжившими и персеверативными свойствами в процессах, которые были предоставлены без присмотра, способны приводить к индивидуальным и коллективным разрушениям и окончательному краху.По контрасту, для К.Г.Юнга разум — весьма ограниченный и весьма несовершенный инструмент приспособления, который может быть использован в молчаливые аргументации бессознательного и редко согласовывается с ними. В этом смысле функция символа состоит в том, чтобы установить связь с бессознательными средствами в отношении том, в каком сознании еще не готово или не способно к их пониманию и усвоению. Пусть аудитория сама определится с тем, кто ей ближе — Просвещение или же Ф.Шеллинг и А.Бергсон.

Личные задачи дня и интеллектуальные проекты

Но между З.Фрейдом и К.Г.Юнгом существуют также важные сходства, на которые стоит обратить внимание, поскольку они используют их общее сопротивление и последующий разрыв. И З.Фрейд, и К.Г.Юнг видели себя эмпириками, то есть людьми, строящими рассуждения на основе практического опыта. И в то же самое время они продолжают оставаться культурными героями и наставниками человечества.Также З.Фрейда и К.Г.Юнга отличала их поразительная «творческость» — способность к выстраиванию создающего пространства вокруг себя — и интеллектуальная независимость. Биографы отмечают также их противоречивость в характере — теплоту и щедрость духа, сменявшиеся безжалостным, скрупулезным эгоизмом и манипуляторством, черствостью и равнодушием к реальным нуждам и интересам других людей. Их лидерские стили были глубоко патерналистскими.

Культурные герои, наставники будущих поколений обычно являются религиозными или религиозными политурами или исключительно одаренными и харизматическими артистами или художниками, такими, как Чарли Чаплин или Пикассо.Представление о том, что психолог или психиатр могут претендовать на подобный статус, выглядит вполне убедительно сегодня, благодаря их же — З.Фрейда и К.Г.Юнга — примера. Но в их собственное время это могло показаться аномалией — это факт, который мы все склонны забывать. Просвещенческая традиция, которая следовал за З.Фрейд, по большей части, гордилась собой за то, что она взломала предрассудки и догмы прежних веков. Она излучала, которая должна рассматривать историю как последовательную цепь злодеяний, эксплуатацию человека и предрассудков, историю, учила, как не следует поступать и чего следует, чтобы рассматривать историю как последовательную цепь человека и предрассудков.

По контрасту с З.Фрейдом К.Г.Юнг был культурной идеологией консервативного Романтизма, представленного историком Якобом Буркхардтом, идеавшим прошлую историю как родниковый колодец здоровой и практичной мудрости относительно того, как жить правильной жизнью. Консервативные Романтики обычно осуждали попытки Просвещения порвать с прошлым как невоздержанное очистить человеческое общество от предубеждений и предвзятостей и при этом неизбежно лишить его наиболее уравновешенных и гуманных черт.То есть, вместе с водой выплеснуть и ребенка!

Вспомним, в какой ряд поставил себя сам З.Фрейд: вместе с Н.Коперником и Ч.Дарвином. Первый показал, что Земля не центр Вселенной, а человек на ней не управитель оной. Ч.Дарвин лишил человека только привилегированного положения в Космосе, но и уравнял с прочим животным миром. З.Фрейд считал, что он нанес окончательный удар, который вряд ли можно назвать милосердным: человек не является хозяином даже в собственной душе. Человеческая психика болезненно расщеплена, а сам человек об этом даже и не догадывается.

В последовательном просвещенческом духе З.Фрейд хотел порвать с прошлым и соответственно писал о том, что он — как если бы — открыл и предоставил карту планету или неизведанную доселе территорию по имени «бессознательное» З.Фрейд полагал, что он открыл сам феномен. бессознательной душевной жизни и несводимость психики к сознанию. Хотя мы знаем, что мысль XIX века осознавала это понятие задолго до З.Фрейда, о чем, в частности, написал в свое время и наш соотечественник Петр Рудницкий.

В отличие от З.Фрейда, К.Г.Юнгу всегда доставляло удовольствие — почему, тоже вопрос? — признавать своих предшественников даже тогда, когда ему важно было защитить свою оригинальность в идеях. Как и большинство умеренных Романтиков, он вполне осознанно сохранял чувство почтительности к предкам. По этой причине, К.Г.Юнг смог уложить фрейдовский вклад в психологию бессознательного в этом историческом контексте, а его статьи и наблюдения по части до сих пор являются стимулирующими и прозревающими [5].В дальнейшем З.Фрейд остался со императивом «где было Оно будет Я » и перекрыл себе путь к дальнейшей децентрализации психического.

Но процесс исцеления от нарциссизма и мегаломании продолжался. К.Г.Юнг продолжил этот переход. Согласно его модели, бессознательное психическое состоит не только из забытых переживаний, но и содержит сам генетический код психического, существующий еще прежде любого Я , который происходит из него, а не наоборот.Этот «код» является общим для всех и содержит универсальный психический язык, засвидетельствованный мифами, сказками, легендами, патологическими манифестациями, сновидениями. Глубинная его часть в форме коллективного бессознательного объединяет психические свойства всего человечества как некоего общего целого. На фоне бессознательного психического Я съеживается еще более, сопоставление делает его бесконечно малым. Произошло осознание того, что «не психическое во мне, а я в психическом».В подобном осознании, в частности, релятивизируется и преодолевается психоцентризм (Психоцентризм в данном случае представляет собой неспособность носителя той или иной психологической доктрины использовать свою собственную — валидность и других психологических воззрений и теоретических построений).

Отношение к религии и к психотерапии

Как наследник культуры Просвещения, З.Фрейд предъявил свою враждебность организованной религии и мистицизму во всех их формах и проявлениях.Религиозная вера для З.Фрейда аналогична или равнозначна коллективному обсессивному неврозу. Юнговское отношение в этом вопросе качеств. К.Г.Юнг рассматривал религиозные верования и переживания как пути к трансцендентному, к возвышению, целостности и индивидуации, и — если коротко — как побуждение к здоровью и интеграции. Но хотя он приветствовал диалог с клириками и теологами всех верований и конфессий, особенности его темперамента кереси и всему эзотерическому делали его отношение к организованным религиям крайне амбивалентным.Он всячески подчеркивает важность религиозного переживания в сравнении с конфессиональным верованием. Соответственно, в отличие от З.Фрейда, он приветствовал мистицизм как допустимый и оправданный путь к трансцендентному знанию. Он погрузился в изучение китайской Книги Перемен, в гностицизм, алхимию, Каббалу, даосизм и тантрическую йогу.

Сохраняя свою специфику в подходе к сакральному, З.Фрейд и К.Г.Юнг следовали двум эпистемологиям, и двум подходам к терапевтической технике.Фрейдовский метод является преимущественно дистанцирующим и оценивающим по каждому отрезку плоды внимательного безучастного наблюдения [7]. З.Фрейд методично продолжал свою работу с пациентом, собирая факты, отмеченные аномалии, выводы, проверяя гипотезы и т.д., не отступая от своей нейтральности, оставаясь для пациента закрытым.

Юнговский подход к терапии приветствовал участие в аналитике и эмпатическую идентификацию со своим пациентом в прямом связи с ним.Резюмируя эти различия, можно сказать, что личность и когнитивный стиль З.Фрейда были преимущественно аполлоническими, а К.Г.Юнга — дионисийскими.

Несмотря на всю разницу, оба были по своей сути ламаркистами в мировоззрения (картинах мира). Они твердо верили в унаследованность приобретенных признаков и были привержены положению о том, что «онтогенез повторяет филогенез». Этот постулат позволил им обеспечить строительные леса для многих теоретических нововведений не только в клинике, но и в социальной психологии, в религии и политике.Утвердив свои клинические позиции в профессиональной среде и общественном мнении, З.Фрейд и К.Г.Юнг начали постепенно расширять границы границ клинического сеттинга, двигаясь в сторону общих основных наук или дисциплин. . гомологических (соответственных) процессов.Физическая и культурная антропология, сравнительные религия и мифология, археология, история, искусство, литература, неврология, генетика, лингвистика — все вдруг объединились друг с другом в зародышевой форме и стали частью большой картины, которая манит к себе и к более глубоким исследованиям и еще большей интеграции.

Психотерапия и мифология

З.Фрейд сказал, что все открытия новых переживаний и обретения нового опыта — это вопрос переоткрытия старых переживаний и прежнего опыта, первоначальные планировки хранятся внутри нашего разума.Творческое воображение, которое формирует Вселенную и одушевляет историю. Сделав мифологию центральным компонентом своей теории, З.Фрейд надеялся, что К.Г.Юнг «отвоюет» религию и мифологию для психоанализа. После их разрыва эта миссия была «поручена» Отто Ранку, который и делал это по своему долгу более чем десять лет. В широком смысле психоанализ никогда и не был просто клинической дисциплиной, а скорее представлял последовательную попытку понимания индивида и общество в их историческом, динамическом и диалектическом взаимодействии, свободных от шор условностей и предрассудков.В результате по своему масштабу и характеру мы имеем дело с унаследованной междисциплинарной отраслью знаниями, даже если ее отправной точкой и является психотерапия неврозов. Попытки соответствия и связующие нити между психопатологическими условиями, личностной теорией, социальной психологией, политикой, религией и так далее до сих пор все натыкаются на внутреннее противостояние между всеми вышеназванными дисциплинами.

Равно как и попытки сузить масштаб психоанализа и (или) аналитической психологии и вместить их в одну более клиническую специализацию — медицинскую или психологическую — входят в этот молчаливый сговор с этим междисциплинарным соперничеством.

Либидо и психическое развитие

В свое время З.Фрейд и К.Г.Юнг предположили, что онтогенетическая последовательность от зачатия до рождения проходит сквозь серию единообразных унифицированных фаз или стадий, следуя по траектории одноклеточных организмов через растения, рыб, рептилий, примитивных млекопитающих и так далее. Далее, этот эволюционный процесс в миниатюре продолжается и во внеутробной внешней среде, хотя теперь уже индивид, принявший отчетливую человеческую форму, воспроизводит ранние фазы культурной или специфической истории, а не других животных или «доживотных» предшественников человека как вида.

Основываясь на клинических данных, З.Фрейд и К.Г.Юнг предположили также, что психологическое развитие, которое в идеале соизмеримо с физическим созреванием, может происходить в более или менее автономном режиме при неблагоприятных условиях окружающей среды или под давлением конституциональных / генетических факторов . Когда это происходит, у индивида может развиваться невроз, психоз, фобия или перверсия, вызванная задержкой в ​​развитии (фиксация) или возвращение к более ранней стадии психологической эволюции (регрессия), которую в тех случаях, когда это возможно, пытается улучшить или исправить анализ.

Между тем, З.Фрейд и К.Г.Юнг допустили, что фиксация на (или регрессия к) какую-то точку онтогенетической последовательности находит свое подтверждение в манифестных симптомах и бессознательных фантазиях. Их содержание — является личным, на одном уровне — прислушивается к более ранним филогенетическим или культурным стадиям развития, которые продолжают окрашивать, формировать или вмешиваться в наши сознательные бодрствующие мысли и процессы. На этом пути, регрессирующий индивид, Я которого ослаблено, волей-неволей отбрасывается назад в коллективную систему существования.Здесь находят свое объяснение параллели между невротическими и особенно психотическими фантазиями и мифологическими мотивами архаических обществ и древних цивилизаций, равно как и различные художественные мотивами и предрассудками. Даже при очевидном очевидном расстройстве, допускаются З.Фрейд и К.Г.Юнг, что скоротечные невротические расстройства и кризы того или иного сорта неизгладимо вплетены в ткань (переносит) «нормального» существования — во фрейдовскую «психопатологию обыденной жизни», в юнговские «комплексы».Хотя и актуализируют эпизоды или аспекты нашего личного прошлого, неразрешенные внутренние конфликты, эти скоротечные и относительно слабые расстройства также отдаются эхом нашего коллективного прошлого с его травмами и превратностями, начиная с доисторических времен.

В этой логике существует и вид коллективной регрессии в рамках или границах нормы, как правило, капризной и непостоянной, которая облегчает непрерывное «возвращение вытесненного» при помощи давно забытых эпизодов и процессов из давней пре-истории, которая разыгрывается заново.«Безвременный» характер бессознательного, впервые отмеченный А.Шопенгауэром, указывает, что те же самые коллективные драмы, разыгрываемые снова и снова, не имеют, в реальности, видимого конца. Между тем, миф, ритуал, религиозные идеи и артефакты (или их секулярные суррогаты) обеспечивают путеводную нить к ядерным конфликтам и динамизму коллективной жизни.Так же, как звезды в астрономическом телескопе отражают события в реальном, но давно ушедшем времени, эти неизменные паттерны бессознательного своего зарождения в следах, которые бесконечно реверберируют в будущее.

Конечно, в рамках филогенетического консенсуса З.Фрейд и К.Г.Юнг расходились по многим вещам. З.Фрейд, просвещенческий мыслитель, желал порвать с прошлым, думал о филогенетическом наследии как о перманентной угрозе нашей рациональности и как о чем-то, что должно быть проанализировано и преодолено насколько это возможно.Романтик К.Г.Юнг, рассматривал это как потенциальную угрозу внутренней целостности Я и коллективному благополучию, но также и как репозиторий для бессознательной мудрости вида, которым мы пренебрегаем с опасностью для себя.

Другим тактическим различием в стратегических консенсуса было их представление или понимание психической энергии или либидо, вызвавшее самую неистовую полемику с обеих сторон. Но и З.Фрейд, и К.Г.Юнг были согласны друг с другом в том, что когда индивид продвигается «вперед» в своем поступательном развитии, то — в форме фиксации или регрессии — начинает развиваться болезненное состояние.

Понятие либидо у З.Фрейда было специфически сексуальным по своему характеру и привязанным к массе механистических предположений и допущений относительно природы организма как закрытой системы. Юнговское понятие о психической энергии было обобщенным, открытым и телеологическим по своему характеру [6]. Несомненно, его подход также открыт для критики, но его преимущество состоит в том, что не затемняются без разбора между сексуальными потребностями и другими человеческими интересами и запросами.К.Г.Юнг поддерживал то мнение, что сексуальность наполняет любой вид деятельности: искусство, науку, религию, психотерапию, спорт и т.д. Но он протестовал против первичности сексуальных потребностей и интересов. Противоположные первенствования над всеми другими, против рассмотрения всех других и интересов как простых (сублимативных) отклонений или производных форм сексуального желания.

Другой аспект расхождения по поводу психической энергии заключался в том, что З.Фрейд и К.Г.Юнг по-разному относились к регрессии. Оба утверждают первичность регрессивного компонента психического, запускает встречное течение нормальному, «прямому» потоку либидо даже внутри внешних барьеров и фрустраций.

К.Г.Юнг утверждал, что болезненная фиксация на материнском образе — включая откровенно инцестуозные фантазии — символизирует желание во внутриутробное существование и оставить свое индивидуальное развитие.

Подход З.Фрейда был другим. Регрессия в его особенности была неизменно изменчивым словом и никогда — посредником интеграции или обновления. Согласно З.Фрейду, регрессия может выступать в двух ипостасях — в нарциссическом плане и как регрессия Танатоса. Человек, регрессировавший нарциссически, забирает назад все свои либидинальные катексисы на внешние объекты, все свои связи с реальностью и увязывает их только с фигурами внутренней фантазии в попытках восстановить условия внутриутробной жизни [1]. В этом месте его теоретизирования связи между регрессией и сильным стремлением восстановить внутриутробное существование — на этом К.Г.Юнг обратил внимание еще раньше (символы трансформации) — видна заметно. Хотя очевидное сходство никогда самим З.Фрейдом не признавалось — здесь перед нами непосредственный пример ученика.

По контрасту предпочтительным регрессивным побулированием которые З.Фрейд постулировал в «По ту сторону принципа удовольствия» (1920 г.), не были связаны с внутриутробными фантазиями, интроверсией и т.д. , так как их репродуктивное обязательство перед видом выполнено, осуществилось.Джон Керр отмечал, что понятие инстинкта смерти дало З.Фрейду утверждена возможность первенства эдипова комплекса в коллективном бессознательном и лишить нуминозной силы материнское имаго, которое его наделил К.Г.Юнг, следуя за Бахофеном [9].

В любом случае, в результате вышеупомянутого сходства и различий З.Фрейд и К.Г.Юнг прочертили контуры коллективной психики способов и в к: 1) единству или плюральности «коллективного бессознательного» и 2) первенству патернального или матернального имаго в культурном , историческом и индивидуальном развитии.Как и А.Шопенгауэр, оба — З.Фрейд и К.Г.Юнг рассматривали бессознательный разум как «безвременный». Априорные кантианские категории, законы пространства и времени, каузальность и логика, которые регулируют функционирование ориентированного на реальность Я (или персоны ), не исследующие самые глубокие слои личности, уходящих вглубь до непостигаемых источников инстинкта и коллективной жизни. И тут консенсус превалирует.

В 1912 году, когда взаимная очарованность друг другом спала, З.Фрейд, с возрастающей горячностью, настаивал, представляет собой совокупность различных мифологических символов, представляет собой совокупность производных выражений одного и того же самостного унитарного или «сердцевидного» комплекса — эдипова , как его теперь называют. Хотя З.Фрейд в итоге допустил наличие до-эдипальных проблем и процессов у женщин, он всегда рассматривал культуру и цивилизацию как по существу маскулинные достижения, в которых участвовали женщины как пассивные наблюдатели или объекты желания и никогда не были носителями нуминозной силы или притягательности сколько-нибудь близкой «первоотцу».В той степени, в которой это занимало З.Фрейда, выступающим лицом всех остальными процессами развития довлела амбивалентность по отношению к отцу и страху кастрации. И это длилось до тех пор, пока пациент не развивал в себе «реверсный эдипальный комплекс».

Коллективное бессознательное К.Г.Юнга было более плюралистическим, нежели у З.Фрейда. Вместо одной архетипической драмы, являющейся ядерным или центральным комплексом, из которого произрастали все остальные проявления, К.Г.Юнг допустил неопределенное число коллективных репрезентаций, которые или центральные потребировались в соответствии с условиями и всем психическим закулисьем субъектом. Их подвижность и гибкость в отношении множественности сосуществования коллективных представлений является любым, достойным похвалы до какого-то момента, поскольку это не влекло за собой редукционистской программы подгонки с толку изобилием мифических идей к прокрустову ложу одного единственного ядерного конфликта.К.Г.Юнг положил в основу своих доводов существования ядерной драмы, которая принимает характер первостепенной важности из-за кросс-культуральной универсальности, а именно — процесса индивидуации, то есть отделения от матери.

Фрейдовская теория нарциссизма и обнаруженного появления Я из недифференцированной матрицы инстинкта и фантазии [1] весьма походила на юнговские идеи (символы трансформации). Их доктринальные различия, которые сводились к толкованию сновидений (редуктивное-нередуктивное), первичности эдипова комплекса и понятия либидо, обострились от столкновения личных амбиций и / или сексуальных секретов, которые они делились друг с другом, что и привело к окончательному вычислению.

Резюме

Можно полагать, что причиной разрыва отношений были не только клинические моменты. Путь, по которому К.Г.Юнг и их З.Фрейд интерпретировали свои клинические данные определяющим соблюдением предшествующих культурным принципам. То, что З.Фрейд пытался перенести, разрушить и в каком-то смысле сохранить богатство идей и прозрений, которые он извлек из эпохи Просвещения, равно как и из немецкого Романтизма — оказалось невозможным проектом: свидетельством тому было и то, что К.Г.Юнг не смог окончательно подтвердить его или обосновать. В отличие от З.Фрейда, у К.Г.Юнга не проявилось желания совместить эти два расходящихся направления европейского «духа времени». Почему? Потому что на этой «площадке» доминировал З.Фрейд. Тем не менее, как и З.Фрейд, К.Г.Юнг рассматривал себя изначально как эмпирика, хотя позже переместился на позиции феноменологии. Его акцент на первичности материнского имаго в проспективном характере бессознательных ментальных процессов отражает его несомненную приверженность Романтизму — в частности, К.Карусу и И.Бахофену.

Сейчас стало очевидно, что ни З.Фрейд, ни их теории, так впечатлившие умы поколений специалистов, относительно бессознательного разума, подтверждают тщательность и добросовестность проведенной ими работы и вызывает почтительность к обоим .

История реабилитировала К.Г.Юнга, оправдала его поступок в плане разрыва с З.Фрейдом (иначе мы не имели бы аналитической психологии), но этот факт редко признается в современной аналитической историографии.Сегодня мы являемся свидетелями впечатляющего изобилия психоаналитических школ, начиная с теории объектных отношений, психологии самости, межличностного психоанализа и лаканизма, и столь же быстрого расширения постюнгианских подходов. Сегодня последователи К.Г.Юнга в целом более внимательны к инновациям в психоанализе, чем последователи З.Фрейда к новым идеям в аналитической психологии.

(Совместные конференции уже давно используются. Я был на пражской.

Культурно-историческая картина мира, Weltanschauung , представляется сегодня чрезмерно насыщенной. Ее можно смело переформатировать. В чем же дело? Неужели со времен З.Фрейда и К.Г.Юнга мы так и не сдвинулись с места? Вечные дети вечных отцов. Неужели наши клинические понятия и практика так и не освободились от античного культурного багажа, которым З.Фрейд и К.Г.Юнг наполнили консультационные кабинеты?

Чьи же мы дети сегодня? Вероятно, по большей части, З.Фрейда? З.Фрейд в качестве наследника просвещенческой традиции, бессознательного, что психологию можно получить на чисто научной и эмпирической базе. По контрасту с ним, К.Г.Юнг сравнивал тех, кто воображали, что они свободны от всяких культурных предубеждений и пристрастий, с наследниками барона Мюнхаузена. Что культурные предубеждения формируют теорию природы и, соответственно, как следствие, клинические идеи и практики. Если он был прав, то культурная предвзятость обладает достаточной способностью или ситуацией, чтобы оставаться бессознательной.

Мы не отрицаем, что культурные предубеждения формируются клинические идеи и практики в случае наших предшественников. Но как быть в нашем собственном случае? В какой степени мы ответственны за свои методологические и терапевтические установки? Каким образом наш контекстный контекст воздействует на наш контент, на конкретную аналитическую работу на нашу картину мира. Многие из нас вышли из советской психотерапии с ее официальной идеологией — диалектическим материализмом, который в качестве теоретического инструмента остается вполне работоспособным.Искушение безоглядно порвать с прошлым, отвергнуть своих феодальных предшественников должно сопрягаться с сохранением традиций, преемственности и внутренней целостности. В конце концов наши анализанды, клиенты и пациенты — также люди плоть от плоти из этого прошлого. И это следует учитывать в аналитической работе. От впадения в крайности на пути самоидентификации нас оберегает герменевтика, которая обеспечивает современный Дух времени. Хотя и она не является панацеей от интеллектуальных фиксаций.

Литература

  1. Фрейд З. О нарциссизме // Очерки по психологии сексуальности. — Минск: «Поппури», 2003. — с.117-144.
  2. Фромм Э. Психоанализ и этика. — М .: Республика, 1993. — 415 с.
  3. Элленбергер Г. Открытие бессознательного. В 2-х т. — СПб., 2001-2004.
  4. Юнг К.Г. Воспоминания, сновидения, размышления. — М .: Практика, 1998. — 480 с.
  5. Юнг К.Г. О природе психе.- М .: «Рефл-Бук», 2002. — 415 с.
  6. Юнг К.Г. О психической энергии // Хардинг М.Э. Психическая энергия: превращения и истоки — М .: «Рефл-бук», К .: «Ваклер», 2003. — С.11-15.
  7. Юнг К.Г. Психотерапия и мировоззрение // Юнг К.Г. Аналитическая психология. Прошлое и настоящее. — М., 1995. — С.45-52.
  8. Юнг К.Г. Фрейд и Юнг: разница во взглядах // Юнг К.Г. Критика психоанализа. — СПб., 2000. — С.263-272.
  9. Керр Дж.Самый опасный метод. — N.Y., 1995.

Мелани Кляйн — Детский психоанализ читать онлайн

Мелани Кляйн

Детский психоанализ

УДК 615.8 ББК 53.57 К 32

Кляйн М. Детский психоанализ / Пер. Ольги Бессоновой. — Институт Общегуманитарных Исследований, 2010 -160 с.

Большинство психоаналитиков в двадцатые годы прошлого века придерживаются мнения, что маленькие дети не подлежат аналитическому методу лечения.У Мелани Кляйн такое положение дел явно вызывало сомнение — она ​​считала, что вместо того , , чтобы отказывать этого пациента, следовало изменить метод . На этом пути она совершила три гениальных открытия.

Первое состояло в изобретении психоаналитической техники игры : она видела в этой спонтанной активности любого ребенка эквивалент снам, а значит, торную дорогу и доступ к бессознательному маленьких пациентов.

Второе: она сумела показать, что Эдипов комплекс и Супер-Эго возникает с первого этапа развития психической жизни, то есть задолго до того возраста, к которому относил их появление Фрейд.

Третье: она открыла, что ребенок в три года и четыре месяца от роду способен к переносу, который может быть интерпретирован, что позволяет провести психоаналитическое лечение.

Несколько подлинно революционных статей, которые составляют эту книгу, заложили фундамент детского психоанализа.

ISBN 978-5-88230-258-9

© Институт общегуманитарных исследований, 2010


Общие психологические принципы детского психоанализа

В настоящей работе я собираюсь подробно исследовать анализ психической жизни детей и взрослых.Эти условия требуют применения этой адаптированной к детскому мышлению техники анализа, и я постараюсь наглядно показать, в чем состоит психоаналитическая техника игры, которая в полной мере соответствует требованию. С этой целью я привожу основные положения, на которые она рассчитывает.

Как нам известно, с помощью своего собственного Эго мы устанавливаем отношения с помощью объектов, которые доставляют его через объекты либидо и поначалу бывают связаны исключительно с его же собственным Эго.Первое время отношение к такому объекту, независимо от того, человек ли это или неодушевленный предмет, носит чисто нарциссичекий характер. Однако, таким способом ребенка удается установить отношения с реальностью. Мне бы хотелось проиллюстрировать эти отношения на примере.

Девочка по имени Трюд отправилась с матерью в путешествие, после того, как в возрасте трех лет и трех месяцев прошла единственный психоаналитический сеанс. Шесть месяцев спустя психоанализ возобновился, но заговорить о событиях, произошли в этот временной промежуток, малышка смогла только после очень длительного перерыва; для этого она использовала аллюзию и прибегла к помощи сна, о котором рассказала мне.Ей приснилось, что она снова очутилась с матерью в Италии. Они сидели в ресторане, и официантка отказалась принести ей малиновый сироп, так как тот у них закончился. Интерпретация этого снаряжения, помимо прочего, выявила, что девочка до сих пор страдает от фрустрации, пережитой в период отнятия от груди, то есть не с утратой первичного объекта; также в этом сне обнаруживает себя ревность. Как правило, Трюд рассказывала самые разные вещи без какого-либо часто очевидной связи между ними и довольно часто припоминала подробности своего первого психоаналитического сеанса, предшествовавшего событиям этих месяцев; и лишь один единственный раз подавленная фрустрация заставила ее вспомнить о своих поездках: в остальном они представляли для нее заметного интереса.

С самого нежного возраста учится реальность, которая вызывает у него воздействие тех фрустраций, которые она защищает от них, отвергает ее. Между тем, основная проблема и главный критерий возможности адаптации к реальности заключается в способности пережить фрустрации, порождаемые эдипальной ситуацией. Признаком невроза, самого раннего детства, утрированного отказа от реальности (зачастую скрытой демонстрации «приспособляемостью» и «послушностью») является признаком невроза.От него мало чем отличается, разве что формами своего проявления, бегство от реальности взрослых, страдающих неврозом. Таким образом, одним из результатов, определяющим, к окончательному завершению должен прийти психоанализ, в том числе у ребенка, становится успешная адаптация к реальности, в результате которой, в частном, облегчаются процессы взросления. Иначе говоря, проанализированные дети должны стать способными выдерживать реальные фрустрации.

Мы нередко наблюдаем, что на втором году жизни малыши начинают выказывать заметное предпочтение родителю противоположного пола, а также демонстрируют другие признаки, относящиеся к зарождающимся эдиповским тенденциям.В какой же момент появляются характерные для Эдипова вакцины, иначе, когда психическая жизнь начинает действовать комплексом Эдипа? Этот вопрос не столь ясен, как сделать вывод о существовании Эдипова комплекса мы лишь по действиям, происходящим поведенческими проявлениями и отношениями ребенка.

Анализ, проведенный с помощью двух лет и девяти месяцев, а также других — трех лет и трех месяцев, позволил мне прийти к заключению, что глубокое воздействие Эдипова комплекс начинает сказываться на них примерно со второго года жизни.[2] Психическое развитие еще одной маленькой пациентки может послужить примером, позволяющим проиллюстрировать данное утверждение. Рита предпочитала мать до начала второго года жизни. В частности, в возрасте пятнадцати месяцев она частенько настаивала на том, чтобы оставаться с ним наедине и, согласитесь, у него на коленях, вместе рассматривать книжки. Тогда как в возрасте восемнадцати месяцев ее отношение вновь изменилось.Одновременно у нее возникли ночные страхи, а также страх перед животными. Девочка все возрастает на матери. К началу третьего года жизни она продемонстрировала все более обостряющуюся амбивалентность, и с ней стало трудно справляться, что в трехлетнем возрасте и девяти месяцев ее ко мне, чтобы я провела с ней психоаналитическую терапию. К тому времени она в течение нескольких месяцев обнаруживает очевидную заторможенность в играх, неспособность испытывать фрустрацию, чрезмерную чувствительность к боли и выраженную тревожность.Такой динамике отчасти послужили причиной заднего впечатления: чуть не до двухлетнего возраста Рита спала в спальне своих вполне родителей, и впечатление от постельных цен явно проявилось в ходе ее психоанализа. В то же время, благодаря рождению младшего брата, невроз получил возможность открыто проявить себя. Вскоре после этого появляются и стремительно нарастительно более серьезные трудности. Вне всякого сомнения, существует непосредственная связь между неврозом и глубинным воздействием Эдипова комплекса, пережитого в столь нежном возрасте.Не буду настаивать, что все без исключения дети-невротики страдают дополнительными преждевременными воздействиями Эдипова комплекса, который протекает на таком глубинном уровне, когда комплекс Эдипа зарождается слишком рано. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что подобные переживания усугубляют конфликт, как следствие, усиливают невроз или подталкивают его к открытому проявлению.


Конец ознакомительного отрывка
Вы можете купить книгу и

Прочитать полностью

Хотите узнать цену?
ДА, ХОЧУ .